А на третий день собраний и проклятий Дорохов увидел, как глаза у пацанов словно подергиваются поволокой. И Пашкин, и Слащев, и Игорек Рыбин под требующим взглядом завуча завороженно бормотали: «Поступок, это… Порочащий… Звание, ну… комсомольца…» Дорохов стоял у доски, как у расстрельной стены, и изумленно глядел в пустые глаза пацанов. Подняли Пайкова, он сказал: «Исключить из комсомола».
Отец узнал только на пятый день. Он грохнул кулаком по столу, рыкнул: «Ты что, ребенок маленький, что ли? А Валера чем думал? Вы порознь-то хороши, а вместе…».
Отец приехал в школу. Перед этим он переговорил по телефону со своим директором Колоколовым, членом бюро обкома.
«Гаси это в самом зародыше, – сказал Колоколов (Дорохов подслушивал по параллельному телефону). – А то они там все будут сейчас… святее папы. Испакостят мальчишке будущее».
«Подросток совершил необдуманный поступок, – тяжело сказал отец в учительской. – Но преподавательский коллектив, кажется, хочет представить случившееся как идеологическую диверсию?»
Потом отец выдержал паузу и внимательно оглядел завуча, директрису и биологичку-парторга. Те смешались. Отец был сед и величав. На лацкане пиджака поблескивал депутатский значок.
«Вы хотите опорочить мое доброе имя коммуниста? – с легко обозначенной угрозой спросил отец. – Я в партии с сорок шестого года. Что за судилище вы тут устроили?»
Судилище прекратилось на следующий же день. Колоколов организовал звонок из обкома: «Не стоит устраивать из подростковой шкоды политический демарш». Дорохов отделался выговором в учетной карточке (сняли через полгода). Отец сказал, вернувшись из школы: «Уже не маленький, осторожнее пора быть. Можешь всю жизнь себе поломать подобной глупостью. Думай, когда что-то делаешь».
Вот тогда Дорохову хотелось обнять отца. Пятнадцать лет ему было всего, но он тогда понял: мудрый папа взял его, сопляка, за шкирку и вытащил из крупных неприятностей.
А сейчас отец опять завел тягомотину. И чтобы поменять тему, Дорохов спросил:
– Пап, а чего ты не остался в Ленинграде?
– Когда не остался? – недоуменно спросил отец. – Зачем мне там оставаться? Я там и без того проторчал неделю. Там, понимаешь, в «ка-бэ-три» правая рука не знает, что левая делает. Погоди, ты про что?
Отцу, наверное, показалось, что Дорохов говорит о ноябрьской командировке.
– Я вообще, – сказал Дорохов. – Глобально, так сказать. Вот, пап, скажи – почему ты там не остался после аспирантуры?
– Господи, воля твоя, – отец досадливо поморщился. – Чего это ты вдруг об этом заговорил? Да у меня тогда другие планы были. Я и не думал там оставаться.
– Какие планы, пап?
– Была возможность устроиться в отраслевой институт во Львове. Там хорошие возможности роста намечались, докторская. Ты думаешь, что я так тебя терзаю насчет докторской? – отец усмехнулся и провел рукой по седому ежику. – Свою-то докторскую я так и не написал.
– Зачем она тебе? Ты и так…
– Э, не скажи! – отец покачал головой. – Я, если хочешь знать, своего потолка достиг. А если бы я был доктором наук, то это уже другой уровень. Ну конечно, мне не раз предлагали. Сам знаешь, как у нас некоторые замминистра становятся докторами наук. Но это же липа. Это не для меня, – отец коротко повел подбородком. – А для полноценной докторской у меня ни сил, ни времени нет. И не будет.
– А я бы остался в Ленинграде, – сказал Дорохов. – Из кожи бы вон вылез, а остался.
– Пустой разговор, – отец опять поморщился. – Ты же не представляешь, что это было за время. Господи, да голодуха же была! Я тогда думал не о том, чтобы в столичном городе зацепиться. Мне были нужны перспективы. В Оренбурге намечалось хорошее место, начальником цеха. Давали комнату. Приехал туда, вижу – с жильем плохо, одни обещания. А я уже на маму виды имел, – отец улыбнулся и подмигнул. – Человек я ответственный, для семьи нужно жилье. И тут, представляешь, счастливый случай! На коллегии министерства обсуждался кадровый вопрос Сибирского завода. И мой научный руководитель, Николай Кузьмич Петраков. Член-корреспондент, лауреат Сталинской премии – не шутка!.. Он меня рекомендовал на должность начальника технического отдела. У меня был производственный опыт, кандидатская степень. В те времена кандидатская степень очень много значила, особенно для производственника.
Отец отломил корочку, намазал паштетом.
– Приехал в Сибирск. С поезда сразу на завод, представился руководству. Получил через полгода отдельную квартиру. Знал бы ты, что такое в те времена была отдельная квартира для молодого специалиста! Начальники цехов в коммуналках жили…
Отец цыкнул языком, сказал «эх!» и махнул рукой.
– Через полгода мама закончила институт. Мы подали заявление, маму в Сибирск распределили. А ты говоришь – Ленинград. Ну что мне тогда Ленинград? У меня кандидатская – передовой в то время станок!