В завершающей части речи Павел вновь отстаивает свою невиновность, указывая на конкретную группу лиц, высказавших против него свои подозрения: на асийских иудеев. Именно они стали причиной вызова Павла в синедрион. Следуя судебной логике, они, как главные свидетели обвинения, должны были предстать перед Феликсом, а не те иудеи во главе с первосвященником, которые только слушали речь Павла в синедрионе, где он засвидетельствовал свою веру в воскресение мертвых. Если бы Феликс устроил перекрестный допрос двух групп иудеев, он без труда выяснил бы истину, считает Павел[500]
.Какими могли быть действия римского прокуратора в данной ситуации? Если бы он оправдал Павла, то спровоцировал бы конфликт с наиболее влиятельными представителями иудейской религиозно-политической элиты. Однако если бы он его осудил, а Павел оказался невиновен, это могло привести к нежелательным последствиям иного рода, связанным с римским гражданством Павла[501]
. Прокуратор выбирает «третий путь». Он не принимает никакого решения, а откладывает его на будущее:Выслушав это, Феликс отсрочил дело их, сказав: рассмотрю ваше дело, когда придет тысяченачальник Лисий, и я обстоятельно узнаю об этом учении. А Павла приказал сотнику стеречь, но не стеснять его и не запрещать никому из его близких служить ему или приходить к нему (Деян. 24:22–23).
Таким образом, Феликс решил последовать совету иудеев и дождаться прихода Лисия, начавшего разбирательство по делу Павла. Чем здесь мог помочь Лисий? Свою точку зрения на события он изложил в письме Феликсу; с христианским учением Лисий вряд ли был знаком настолько, чтобы обстоятельно изложить его Феликсу. Более того, нигде далее в повествовании Луки о приходе Лисия не упоминается. Может быть, сославшись на необходимость его присутствия, Феликс лишь нашел удобный повод для отсрочки дела?
Недоумение отчасти проясняется при сравнении русского Синодального перевода с греческим текстом, в котором читаем: Ανεβάλετο δε αυτούς ό Φήλιξ, άκριβέστερον είδώς τα περί τής όδού, είπας, Όταν Λυσίας ό χιλίαρχος καταβή διαγνώσομαι τα καθ’ ύμας. Буквальный перевод этого текста следующий: «Выслушав их, Феликс, более точно знакомый с этим учением[502]
, сказал: когда придет тысяченачальник Лисий, рассмотрю ваше дело». Слово άκριβέστερον («более точно») не уточняет, по сравнению с кем Феликс знал христианское учение более точно. Один из вариантов понимания текста: он знал о христианстве больше, чем кто-либо (включая иудеев во главе с Ананией) мог предполагать[503].Феликс оставил Павла под стражей, приказав сотнику стеречь его, но при этом максимально ослабил режим его содержания. Близким было позволено «служить» ему, то есть приносить еду, одежду и, возможно, книги и материалы для письма[504]
. Некоторые ученые предполагали, что Послания к Ефесянам и Колоссянам были написаны из кесарийского заключения[505]. В одном из посланий, написанных «из уз», Павел просит Тимофея: «Когда пойдешь, принеси фелонь[506], который я оставил в Троаде у Карпа, и книги, особенно кожаные» (2 Тим. 4:13). Второе послание к Тимофею обычно относят к последнему, так называемому второму римскому периоду тюремного заключения Павла[507], однако и в Кесарии условия его содержания были такими, что он имел возможность принимать посетителей и получать через них то, что было необходимо ему для жизни.Последующее участие Феликса в деле Павла в основном сводится к тому, что он постоянно откладывал решение его вопроса на более поздний срок. В итоге разбирательство будет длиться два года, в течение которых Феликс неоднократно встретится с Павлом. Однако эти встречи не будут иметь результата ни для одной из сторон.
О содержании разговоров между прокуратором и узником мы узнаем из скупого отчета Луки: