Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле

Солдаты Черниговского полка кричат ура Сергею Муравьеву-Апостолу, который берет слово после священника… И теперь опять предоставим слово Горбачевскому, который мог записать впечатления только одного из офицеров, стоявшего у собора в последний день 1825 года, барона Вениамина Соловьева. Много лет спустя в забайкальской каторге им представляется, что цель была достигнута: третья присяга не Константину или Николаю, но богу; сердца зажглись. И мы верим, что зажглись, по крайней мере с точки зрения штабс-капитана Соловьева.

«— Наше дело, — сказал Муравьев по окончании чтения, обратись снова к солдатам, — так велико и благородно, что не должно быть запятнано никаким принуждением, и потому кто из вас, и офицеры, и рядовые, чувствует себя неспособным к такому предприятию, тот пускай немедленно оставит ряды, он может без страха остаться в городе, если только совесть его позволит ему быть спокойным и не будет его упрекать за то, что он оставил своих товарищей на столь трудном и славном поприще, в то время как отечество требует помощи каждого из сынов своих.

Громкие восклицания заглушили последние слова С. Муравьева. Никто не оставил рядов и каждый ожидал с нетерпением минуты лететь за славою или смертью.

Между тем священник приступил к совершению молебна. Сей религиозный обряд произвел сильное впечатление. Души, возвышенные опасностью предприятия, были готовы принять священные и таинственные чувства религии, которые проникли даже в самые нечувствительные сердца».

Действие этой драматической сцены усилил неожиданный приезд молодого свитского офицера, который с восторгом бросился в объятия Сергея Ивановича. Это был младший из Муравьевых — Ипполит.

Барон Соловьев в последний день 1825 года видит сцену из древней Руси или древнего Рима: три брата, словно братья Горации, храм, молебен, свобода…

Кажется, будто люди лепят историю по образцу тех книжек и рассказов, которыми очарованы с детства. Но это — офицеры, дворяне, грамотные.

А что чувствуют солдаты? Ведь они и без Катехизиса поднялись. Те ли слова сказаны на площади?

Сергей Муравьев (на допросе):

«Прочтение Катехизиса произвело дурное впечатление на солдат».

Сергей Иванович, возможно, выгораживает солдат, забирая побольше вины себе.

Матвей Муравьев: «О Катехизисе я знал, но никогда не одобрял, так как я оный считал ребячеством».

Игнатий Ракуза: «Когда читали солдатам Катехизис, я слышал, но содержания оного не упомню. Нижние чины едва ли могли слышать читанное».

Впечатления васильковских обывателей:

«Муравьев, сидя на лошади, верхом, кричал, что царей нет, а только одна выдумка… Один из солдат спрашивал инвалидного поручика — кому они присягают, но видя, что нижний чин пьян, он, поручик, удалился, а солдат кричал: „Теперь вольность!“»

Анекдот в записи секретаря императрицы Марии Федоровны (позже слишком популярный в «верхах» и на Западе):

«Пятница, 8 января 1826 г.

Императрица рассказала нам историю возмущения, поднятого подполковником Муравьевым, который обольстил часть Черниговского полка. Сумасшедший Муравьев провозгласил перед Черниговским полком славяно-русскую республику. Его спросили: „Кто же будет царем?“ И когда узнали, что вовсе не будет царя, то его начали оставлять».

Где истина? Как отделить в этих рассказах реальное ядро от скорлупы?

1) Солдаты воодушевлены «Катехизисом», и в то же время

2) Лозунг «Царь Иисус» вскоре заменяется — «царь Константин».

Сергей Муравьев: «Приметив же, что прочтение Катехизиса произвело дурное впечатление на солдат, я решился снова действовать во имя великого князя Константина Павловича». К тому же брат Ипполит по дороге часто слышал народные толки об этом имени. Царь Константин, оказывается, ближе, понятнее. Чисто религиозный лозунг мог поднять разве что раскольников, да и то с обязательным присутствием в числе врагов «царя-антихриста». Царь — важнее бога. Вера в царя или в царевича-освободителя присутствует почти во всех народных движениях с XVI по XIX век. Десятки «царевичей» или «спасшихся от неминуемой смерти» царей, лже-Дмитриев, лже-Алексеев, лже-Петров третьих, лже-Павлов, лже-Константинов…

Сергей Муравьев не мог, вернее не хотел, подкрепить чудом свое Апостольство.

«Глаголящий во имя господне» не пожелал превратиться в исступленного проповедника, доводящего до экстаза себя и других. Может быть, больше преуспел бы в этой роли Бестужев-Рюмин. Но европейское образование, но офицерский мундир! И наконец, Лютер, Пугачев зажигали целый край, страну, народ; в Василькове же начинается военная революция, которая конечно же принесет всем краям свободу, но по хорошо известной формуле «все для народа, но ничего через народ»…