Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле

Матвей: «Мой меньшой Ипполит меня крайне огорчил своим неожиданным приездом. Он ехал из Москвы в Тульчин. Он решился с нами остаться, как я его ни упрашивал продолжать свой путь. Он сказал брату Сергею, что он имел к нему письмо от кн. Трубецкого; но что он истребил его в Москве, когда пришли арестовать Свистунова, с которым он жил. Содержание письма он не знал, истребив его в самое скорое время, он не успел его прочесть. Я пошел с меньшим братом на квартиру, где он переоделся и отпустил почтовых лошадей».

«Отпустил лошадей», то есть к месту службы не поедет. Потом старшие братья вдвоем уговаривают его ехать, но революция уравнивает даже возрасты. Мальчик такой зеленый, что даже не догадался прочесть «истребляемое письмо», он, однако, не подчиняется старшим, возражает, что Матвею и Сергею самим неловко будет, если отправят его прочь, вроде бы удаляя от дела, в то время как другие не уходят… К тому же весть о подавлении мятежа в Петербурге еще не распространилась, Ипполит рассказывает братьям все, что знает. Но ведь его внезапное появление на площади — добрая весть для солдат: посланец извне, человек из столицы…

Горбачевский (записывая, очевидно, слова барона Соловьева) продолжает драматический, «из Плутарха», рассказ о появлении Ипполита.

«Мой приезд к вам в торжественную минуту молебна, — говорил Ипполит Муравьев, — заставил меня забыть все прошедшее. Может быть, ваше предприятие удастся, но если я обманулся в своих надеждах, то не переживу второй неудачи и клянусь честию пасть мертвым на роковом месте.

Сии слова тронули всех.

— Клянусь, что меня живого не возьмут! — вскричал с жаром поручик Кузьмин. — Я давно сказал: „Свобода или смерть!“

Ипполит Муравьев бросился ему на шею: они обнялись, поменялись пистолетами…»

После этого — как уехать в Тульчин? И почтовые лошади отпущены.

В последний вечер 1825-го полк в походе.

Сергей Муравьев:

«Из Василькова я мог действовать трояким образом: 1-е идти на Киев. 2-е идти на Белую Церковь и 3-е двинуться поспешнее к Житомиру и стараться соединиться с Славянами. Из сих трех планов я склонялся более на последний и на первый…»

Три дороги: по одной пойдешь… по другой… по третьей… — голову сложишь.

Над новогодним Киевом 1826 года — призраки приближающегося восстания. Но только призраки. Мятеж празднует Новый год, и новая его столица — Мотовиловка…

«Мотовиловка — село по обеим сторонам речки Стугны, выше Василькова в 14-ти верстах, разделяется на две части, из коих расположенная на правой стороне, называемая Великою, принадлежит помещику Руликовскому. Здесь он имеет хороший каменный в два этажа дом; земли числится в имении 3647 десятин, жителей в ней обоего пола православных 1116, евреев 220. Предание говорит, что Мотовиловка в давние времена была местом или городом Мина, обитаемым греками. Во времена набегов печенегов или половцев (по народным преданиям татар) город этот подвергся совершенному уничтожению».

Лоцией по приднепровским степям служит старинная книга с длинным, как полагается, названием «Сказания о населенных местностях Киевской губернии, или статистические, исторические и церковные заметки о всех деревнях, селах, местечках и городах, в пределах губернии находящихся. Собрал Л. Похилевич. Киев. В типографии Киево-Печерской лавры. 1864 год».

Уминая сапогами снег, под которым спят печенеги, греки, половцы, века и тысячелетия, — шагают вдоль Стугны несколько сот пехотинцев, чтобы наслоить на этот чернозем еще одну историческую полоску, поверх которой уже набежало теперь полтора века — Гражданская, Отечественная…

У мотовиловской корчмы ждут прибытия главных муравьевских сил две роты Черниговского полка, не приходившие вчера в Васильков. Сергей Иванович прибывает в темноте, произносит речь. Роты — без командиров: один из них, капитан Вульферт, недавно встречавший сочельник у польского помещика, удрал из села; другой, капитан Козлов, целый день уговаривал своих гренадеров, чтобы не шли за Муравьевым, и сейчас, переодетый в солдатскую шинель, приседает, чтобы его даже темной ночью не узнали по высокому росту.

Гренадеры молчат, Муравьев не настаивает, они уходят в Белую Церковь. Через несколько месяцев Козлову дадут орден, чин подполковника и вместе с ротой переведут в гвардию, в тот самый лейб-гвардии Московский полк, что вышел на Сенатскую площадь 14 декабря (и теперь вместо солдат, сосланных в Сибирь и на Кавказ, нужны новые…).

Рота Вульферта разделилась — одни ушли вслед за командиром, другие остались. Вульферт через несколько месяцев также награжден, но умеренно…

Меж тем еще целую роту ведет в Мотовиловку подпоручик Быстрицкий.

Когда после разгрома восстания его привезли в Могилев к начальнику штаба армии и когда генерал Толь сказал ему: «Вы могли бы удержать роту и тем заслужить награду», он отвечал: «Ваше превосходительство, я, может быть, сделал глупость, но подлости никогда».

Последняя ночь последнего года…

Сергей Муравьев: «Я решил здесь передневать, дабы не возбудить ропота в солдатах».