Апостольский колокол. Повествование о Валаамском монатыре, его древностях и святынях

«Не имея никаких памятников о своем прошлом, – пишет Дамаскин. – Мы осмеливаемся нижайше просить Ваше Высокопреосвященство утешить нас возвращением к нам означенных Св. Четвероевангелия и Пролога, так как они не могут иметь особенного значения в археологическом отношении и потому не важны для Академии, для нас же – неоценимо дороги, как единственно родные и священные остатки нашего прошедшего. Молим, святой Владыка, обрадуйте!»

«В Академической библиотеке упомянутые рукописи, – гласит текст резолюции, начертанной тогдашним академиком Лихачевым, – надежнее сохраниться могут».

А как обрадовался Дамаскин, когда в «Православном собеседнике» в 1859 году появилось сообщение, что древнее рукописное житие валаамских чудотворцев Сергия и Германа передано из Соловецкого монастыря в Казанскую Духовную Академию.

Дамаскин буквально закидал казанских архиереев обращениями, прошениями и напоминаниями. И опять началась бесконечная волокита.

Архиепископ Казанский и Свияжский препроводил прошение в Академию, а там его положили под сукно.

Дамаскин просил, требовал, умолял…

Житие Сергия и Германа было надобно ему не как исторический раритет, а как живая святыня, из которой можно черпать духовные силы для трудов на благо обители, на благо всей Русской Православной Церкви…

«Тягостно грустно полугодовое молчание Академии на такой важный вопрос монастыря… – пишет Дамаскин. – Умоляю Вас, Ваше Высокопреподобие, благословите ускорить исполнение нашего прошения, с этим исполнением связан величайший и священнейший интерес монастыря…» (выделено нами – Н.К.)

Дамаскин умоляет, Дамаскин тоскует в этих прошениях.

Житие преподобных Сергия и Германа для него не исторический памятник (как и церковь, перевезенная из Старой Ладоги), а святыня, в которой братия сможет почерпнуть новые духовные силы для созидательных трудов на благо обители.

Удивительно, но спокойный и мудрый голос игумена Дамаскина: «Ведь наши древности, находящиеся то там, то здесь составляют как бы одно целое с монастырем…» – по-прежнему актуален сейчас, как и многие годы назад.

Другое дело, что и жизнь игумена Дамаскина, давно уже ставшая неотъемлемой частью истории Валаамского монастыря, сейчас, когда переживает Валаам свое третье возрождение, так же плохо известна, как и та история, постигнуть которую стремился сам игумен Дамаскин…

Еще не достроен был Предтеченский скит, еще не выявился до конца замысел игумена привести в соответствие с небесным устроением топографию монастыря, а уже двинулись из глубины веков святые иноки, словно расслышав гул апостольского колокола, бьющегося пока только в груди Дамаскина.

Рассказывали о видении, бывшем валаамскому иноку.

Шел он по Назарьевской пустыне…

Вдруг вдали послышалось погребальное пение старого образца, гнусавое. Инок, изумленный, остановился. Было это среди белого дня. Вдали из зеленой чащи, залитой солнечным светом, показалось шествие черноризцев в два ряда. Шли они, сложив руки на груди, «образом же были пресветлы и очи имели кротости несказанной»…

Только когда шествие приблизилось к монаху, он увидел, что все черноризцы обрызганы кровью и покрыты ранами.

Там, где прошли они, трава оказалась не помятой…

К этому же времени относится первые документальные свидетельства о чудодейственной силе молитвы игумена Дамаскина.

В октябре 1860 года случилось ему быть по делам в Петербурге. Рано утром выехали на тройке с подворья. Путь лежал через Троицкий мост.

Мост – по Неве шли суда – развели, и пришлось долго ждать. Лошади озябли. Когда подняли шлагбаум, они сразу сорвались с места…

Но, о ужас! – оказалось, что шлагбаум подняли слишком рано, еще не сведены были плашкоты. Гибель казалась неминуемой. Однако, «в эту невыразимо ужасную минуту» Дамаскин не растерялся.

Он перекрестил несущихся лошадей, и тут же пристяжная поскользнулась и упала под ноги коренной. Та остановилась.

«Это было просто чудо, даже страшно и вспоминать про эту потрясающую душу картину. Подождав немного, благополучно переехали через мост, только пристяжная лошадь пострадала, потому что ее помяло».

А вот другой случай…

Произошел он 25 мая 1871 года, в день обретения главы Иоанна Крестителя.

В час пополудни игумен Дамаскин выехал на своем пароходе из монастыря на остров Вощеной. Не доехали до него вёрст восемь, как вдруг поднялся шквал. Заревел, засвистел ветер. Вода поднималась пылью, и в воздухе сразу стало темно. Острова пропали из глаз. В течение получаса переменилось четыре ветра. Шкипер растерялся, не зная, что делать…

Положение усугублялось тем, что пароход буксировал большую лодку, нагруженную рабочими. Все они кричали от испуга. Необыкновенно сильный гром с треском разрывал небо над головою. Страшные молнии освещали темную воду… Волны подымались и рвались на пароход. Шум разбушевавшейся стихии, крики людей сливались в одно.