Апостолы

Журналюги потребовали у меня объяснений. Я выступил по телевидению и попросил не волноваться. Никто не будет наказан без вины. Если задержанный невиновен — ему не о чем волноваться. Это только превентивная мера.

Что-то многовато я поминал «превентивные меры».

Но никого с фальшивым знаком мы пока не обнаружили. Выловили нескольких монахов без знака, но никто из них не отказался от присяги Эммануилу.

Я склонялся к тому, чтобы их выпустить. Но Господь остановил меня.

— Задержи хотя бы тех, кто занимает в орденах видное положение и знакомцев Сугимори.

— Бесполезно, Господи. Их допросы ничего не дали.

— Допроси их по-другому.

Я посмотрел на него с безграничным удивлением.

— Успокойся, Пьетрос. Я не призываю тебя ни к каким средневековым жестокостям. Ну, есть же наркотики!

— Наркотики отнимают свободу воли. Это не по-христиански.

Он вздохнул.

— Пытки тоже отнимают свободу воли. Однако инквизиторы их применяли.

— Это было признано ошибкой.

— Да! В спокойную эпоху лени и религиозного равнодушия. Но восемь веков назад, если бы Инквизиция не проявила решительность, от христианской церкви ничего бы не осталось. Еретики всевозможных толков: манихеи, богомилы, павликиане, катары, вальденсы[81] — поглотили бы ее полностью. Некому бы было нести Свет Христов. Сейчас, мы стоим перед таким же выбором. У нас слишком мало времени, Пьетрос. То Царство Будущего Века, которого чаяли все христиане наступит не более, чем через год. Вот срок, который нам остался! И в этом срок мы должны спасти многие и многие души, чтобы миллионы достойных вошли в Царство Божие вместе с нами. Тогда я обниму тебя за плечи и проведу под хрустальные своды Неба. Но разве наше счастье может быть полным, если кто-то останется за порогом? Это твоя аскеза, Пьетрос. Помни, что строгость — только форма христианской любви, а жалость — одна из страстей, ничуть не лучшая, чем все остальные.

В тот же день я поручил Марку связаться со спецслужбами разных стран по поводу нетрадиционных методов ведения допроса. Мне казалось, что Марк лучше меня умеет общаться с этими людьми. Марк удивился, но послушался.

Нам прислали специалистов, но я медлил. Очень хотелось обойтись без этого.

Пока я начал с другого конца. Приказал явиться в церковь святого Францисска Ксаверия всем руководителям предприятий, главам общин и монастырей, независимо от вероисповедания, и приходским священникам. Этих людей надо было проверить прежде всего. Потом они сами должны были заняться своими подчиненными и приказать им принести присягу, пусть даже во второй раз. Плевать! Не крещение.

При корпоративной системе Японии этот выход казался самым разумным. Правда, присяга из сакральной превращалась в гражданскую… Ну и ладно. И так работает.

Сколько всего влиятельных людей в городе? Около одного процента? Или больше? Население города несколько миллионов человек. Значит, мы должны проверить несколько тысяч. И это только Токио? А, если виновные покинули город?

Я не мог закрыть Токио. Экономика этого не выдержит. К тому же было время буддистского поминовения усопших. Праздник О-Бон. Японцы потянулись на кладбища.

Впрочем, посты на выездах усилили. У всех въезжающих и выезжающих проверяли знаки. Да, что толку! Обычный полицейский не отличит поддельный знак от настоящего.

Отловили еще пару сотен неприсягнувших. И то дело! Их задерживали. Если они соглашались принести присягу и принимали причастие Третьего Завета — их отпускали. Если нет — оставляли в тюрьме.

Я уныло смотрел на проходящих перед нами людей. Количество их удручало. В этом городе до хрена малого бизнеса! Мы с Матвеем парились здесь уже третий день.

— Бесполезно, Матвей! Тот, кто виновен, ни за что сюда не явится, — шепнул я.

— Ошибаешься, — медленно проговорил мой коллега. — Эту проверку просто не воспринимают всерьез. Я же даже рук не смотрю.

— А, как ты это делаешь?

— Просто, чувствую.

— А, что же Сугимори не почувствовал?

— Не пытался. Здесь надо настроиться.

— Ладно, молчу.

Уставал Матвей страшно. В конце каждой такой проверки мне приходилось отпаивать его коньяком. Работали по десять-двенадцать часов в день. Я сам спал часа по четыре. К тому же мне надо было отдавать приказы об арестах и следить за тем, что происходит в тюрьмах.

То, что я отказывался пытать других, оборачивалось пыткой для меня самого. Но ничего! Потерпим. В средние века считалось, что мучения грешников в аду должны доставлять радость праведникам. Увы! Я родился в другое время. Мне это не доставит радости. Лучше я не посплю, чтобы грешников в аду было поменьше.

— Третий от второй колонны, — шепнул Матвей. — В сером костюме.

Здесь каждый второй в сером костюме! Однако я проследил за взглядом Матвея. Средних лет японец, ничем не примечательный. Кивнул охранникам, стоявшим у колонны. Японца без лишней грубости взяли под руки и подвели к нам.

— Покажите руки, пожалуйста.

Знака не было. Чего и следовало ожидать.

— Угу, — устало сказал я. — Вы задержаны.

На сегодня пятый! Всего-то! Как же меня это достало!

Я вынул сотовый и позвонил Марку.