Аппарат

— Ты вот что, Виктор, — сказал мне как-то Черненко, когда я забирал очередную порцию вернувшихся документов, а работа с архивом Микояна подходила к концу. — Сложи часть документов в особую папочку и принеси мне… Пусть пока у меня полежат…

— Какие, Константин Устинович?

— Письма Сталина, ленинские снимки в мавзолее и еще это, это и это, что карандашиком отмечено…

Я выполнил это поручение шефа в полном соответствии с полученным указанием. В нем не было нарушения никаких норм — Черненко имел право оставлять при себе любые документы.

Потом эта приметная папка несколько раз попадалась мне на глаза, когда Черненко доставал и передавал мне из своего сейфа те или иные бумаги. Почему-то он не спешил расставаться с письмами Сталина — листами из блокнота, исчерченными неровными синими карандашными строками… Может, действительно находил в них что-то очень важное для себя? Не знаю…

Когда Черненко умер, в ЦК началась поразительная кутерьма, связанная с борьбой за власть. Меня в его кабинет больше не пустили и какова дальнейшая судьба той папочки я не знаю. Но… Но я хорошо знаю, что в ней лежало!

Когда Черненко затребовал те самые документы по описи, чтобы поместить в свою личную папку, ксерокопии тех документов оказались как бы никому не нужны, они зависли в воздухе — их просто некуда было подшивать!

Иногда я достаю эти листки, вглядываюсь, например, в каллиграфически-красивые китайские иероглифы, в оттиски чудных «с дракончиками» печатей, и пытаюсь немного, в порядке развлечения, поломать голову…

Ну что, спрашивается, здесь такого интересного?

«Товарищ Туманян! Многие наши новые и старые части еще не имеют винтовок и очень нуждаются в вооружении. Поэтому убедительно прошу Вас из Порт-Артура или из любого другого места доставить десять тысяч винтовок, 600 легких пулеметов, двести тяжелых пулеметов в Ляо-Ян и передать нам. Так как время напряженное, мне пришлось за помощью обращаться только к вам.

С комприветом, Пын-Джен и Линь-Бяо.

13/XI 1945 21 час»

Сколько ни смотрю в этот лист, сколько ни вчитываюсь в строчки перевода, не могу взять в толк, что привлекло Черненко в этом письме двух видных китайских революционеров — одного полководца, второго политика? Разве что только автографы?

Но были в архиве Микояна и смешные находки. Всех нас — «архивариусов» — очень развеселила карикатура, вырезанная Микояном из какого-то американского журнала и аккуратно подшитая в папочку.

На рисунке изображена трибуна мавзолея, на которой стоит множество людей в абсолютно одинаковых пальто и шапках. Один из иностранцев, стоящий среди гостей на Красной площади, спрашивает у своего приятеля: «Скажи, Фрэнк, а что это за люди, которые стоят рядом с Микояном?»

Похоже, что карикатура Микояну очень нравилась. Она льстила его самолюбию тем, что из всех ныне живущих и взбиравшихся на трибуну мавзолея вождей, по мнению американцев, никто не обладал такой известностью, как он — Анастас Микоян!

Рисунок этот также, кажется, перекочевал в личный архив Черненко.

Показывать смешную картинку Андропову, а тем паче — Суслову, Константин Устинович не стал.

Думается, из моральных соображений…

Глава 6 Тайная любовь секретаря ЦК

Едва я стал помощником Черненко, как стал свидетелем его тайной страсти. Страсти всепоглощающей, азартной, отнимающей помыслы, бередящей душу…

Как-то раз вызывает он меня в свой кабинет… Ходить на «ковер» я не боялся, но всегда старался как бы угадать тему предстоящего разговора, чтобы быть наготове, не показать в нужный момент своей неосведомленности. В этот раз вышла промашка. Не угадал!

— Ты, Виктор, как… — несколько издалека начал Константин Устинович, — …к футболу относишься? Болеешь?..

— Нормально отношусь…

— Тогда у тебя нагрузка прибавится, — в голосе шефа появились шутливые интонации. — Будешь моим помощником по «Спартаку»! Без прибавки жалования, естественно…

Так началась моя восьмилетняя эпопея с известнейшим футбольным клубом страны. К счастью, мои симпатии и пристрастия шефа совпали. Случись иначе — болей я, к примеру, за «Динамо», пришлось бы туго…

1976 год был для «Спартака» тяжелым. Он с позором провалился в первенстве высшей лиги страны. Его тренер — Галимзян Хусаинов — хороший игрок, но, как оказалось, никудышный воспитатель, довел команду не только до последних мест в своей лиге, но «уронил» в низшую лигу. Дальше падать было почти некуда…

Но дело было не только в тренере. «Спартак» был в кризисе еще и потому, что не имел приличной материальной базы, мощных шефов (теперь бы сказали — спонсоров), не складывались отношения между руководством «Спартака» и руководством Спорткомитета страны.

Были, конечно, хитроумные попытки оставить «Спартак» в высшей лиге путем увеличения числа команд, которым дозволено числиться в высшей лиге при этом «проигравшийся» в пух и прах «Спартак», как бы автоматически оставался среди мастеров. Но эти хитрости вызывали лишь смех у настоящих болельщиков.