Аппассионата. Бетховен

— Зачем? Я счастлив, что могу избавить её от столь ужасного зрелища. Она мне уже ничем не поможет. Правда, раньше я надеялся, что близость любимой женщины подействует на меня благотворнее, чем воздух и солнце Италии, но теперь... — Он закашлялся и торопливо выдохнул: — Продолжай играть, Людвиг.

Солнце скрылось за горизонтом, и стало ещё виднее, насколько глубоко впали щёки Ровантини и как сильно похудели его руки.

— Его игра тебе не мешает?

— Да нет. — Ровантини грустно улыбнулся. — Он так скребёт смычком, что даже весело становится.

После ухода матери Людвиг подумал, что они по-прежнему считают его маленьким мальчиком, хотя он прекрасно понимает, что происходит с дядюшкой Францем, и знает, кого они называют неодолимой силой. Может быть, эта сила уже незримо присутствует здесь, в комнате, и нужно сделать так, чтобы дядюшка Франц её не заметил и не испугался.

— Ты как-то не слишком лестно отозвался о моей игре на скрипке, дядюшка Франц. — Он сделал вид, что сердится. — Ты и впрямь убеждён, что мне никогда не достичь исполнения дьявольской трели?

Сама мысль о столь огромных амбициях Людвига позабавила Ровантини. Он откинулся на подушки и весело хмыкнул:

— Не то слово. У тебя из-под смычка просто воронье карканье раздаётся. Но это не важно. Главное, что Христиан Нефе крепко держит тебя в руках. А он настоящий музыкант.

Тут он начал бормотать что-то невнятное, и Людвиг сразу же вспомнил дедушку, который говорил именно так, перед тем как отправиться туда, откуда ещё никто не возвращался.

Значит, это называется смерть! Людвиг тогда пережил незабываемый миг знакомства с ней. Теперь он знал её манеру обращения с теми, на кого пал её выбор. Ему даже показалось, что он слышит её тяжёлую поступь. Тем не менее Людвиг с нарочитым спокойствием спросил:

— Ну как там твои руки?

— Прости, Людвиг, но я оказался очень плохим учителем. — Ровантини с трудом выпрямился и с беспомощной торопливостью забормотал: — Давай, сыграй ещё раз сонату Генделя. Ну что ты медлишь? Всё, хватит!

Скрипка полностью расстроена. Болтовня не поможет, нужно только трудиться и трудиться.

Вроде бы ничего не изменилось, но Людвиг вдруг почувствовал, что в комнате присутствует кто-то третий. Дядюшка Франц даже не заметил, как смерть приблизилась к его постели.

— А ну-ка дай её сюда, Людвиг. Что ты так терзаешь скрипку? Ты хоть знаешь, что я назвал её «Фридерикой»? И пусть это очень старинный инструмент, пусть когда-то он был сотворён самим Страдивари[17], всё равно это очень большая честь для неё. — Ровантини вернул скрипку обратно, и Людвиг в отчаянии прямо-таки резанул смычком по струнам.

Через несколько минут в комнату вошла мать:

— Ну как тут Франц?

— Он даже не заметил, как отошёл в мир иной, потому что я... — Людвиг положил инструмент на покрывало, ткнулся в него лбом и громко всхлипнул: — Он же был моим другом...

Людвиг сидел за органом и, нажимая на клавиши, прислушивался к гулким звукам контрафагота. Однако в мыслях он был далеко отсюда.

Тогда после смерти Ровантини он отправился к патеру Ханцману с просьбой взять его к себе служкой. Он так мечтал обрести душевный покой возле алтаря. До сих пор в ушах звучали слова священника:

— Ты хочешь стать служкой? Да я даже представить тебя не могу в соответствующей одежде с белым воротничком. И потом, служек у нас вполне достаточно.

Разумеется, патер отверг его из-за уродливой внешности.

— И это он называет упражнениями? — Он настолько забылся, что даже не услышал шагов Нефе. — Лентяй! Мысленно он уже в Мюнстере, а сам ещё даже толком с органом обращаться не умеет. Давай-ка послушаем фантазии и фуги.

Он поставил ближе сиденье с откидной спинкой, и Людвиг начал играть. Порой мальчику казалось, что лицо сурового учителя выражало удовлетворение, но чаще он недовольно хмурился и вдруг попросту заснул, изрядно утомлённый долгой ездой в почтовой карете. Вскоре он проснулся и с протяжным зевком воскликнул:

— Я жду!

— Чего вы изволите ждать?

— Фантазию соль минор и фугу Иоганна Себастьяна Баха.

— Но ведь я же играл их.

— И ты ещё осмеливаешься называть это фантазией и фугой? Да ты попросту усыпил меня своими жалкими звуками. Я жду от тебя музыку Иоганна Себастьяна Баха, от которой огонь бежит по жилам.

— Но я не осмелился... — Губы Людвига дрожали, зубы выбивали дробь.

— Так осмелься! Или ты полагаешь, что эти великие мужи создавали усыпляющую слушателей музыку? А ну ещё раз!..

Людвиг вновь дёрнул регистры, и наконец звуки плавно поплыли из-под его рук.

— Сильнее, Людвиг, ещё сильнее! — Горбун чуть наклонился вперёд, и руки его стали похожи на когти вцепившейся в добычу хищной птицы. — А теперь усмири огонь. Ну примерно так...

Когда Людвиг закончил, Нефе не стал хвалить его. Он лишь задумчиво сдвинул брови и спросил:

— В Мюнстере отец держался молодцом. Теперь ты с матерью уезжаешь в Голландию?

— Да, мы едем туда вместе с сестрой дядюшки Франца.