Апперкот

К этому времени минеры на обоих наших бронепалубных крейсерах снова начали принимать японские телеграммы, которых становилось все больше. Ближайший вражеский передатчик, судя по примерному пеленгу, находился где-то на юге или юго-востоке, причем довольно близко. Вскоре из радиорубок сообщали уже не менее чем о восьми мощных вражеских станциях, работавших поблизости. Такое могло быть, только если рядом находился весь японский флот или по крайней мере большая его часть.

Поскольку крейсера всю ночь шли не слишком быстро, изображая нашу достаточно медлительную эскадру, у японцев было время, чтобы их догнать, чем они, вероятно, и воспользовались. Следовательно, задачу по оттягиванию главных сил противника по ложному пути с большой долей вероятности можно было считать выполненной. Теперь следовало как можно быстрее известить об этом Рожественского и озаботиться собственной безопасностью.

Поскольку по радио до главных сил было уже не дотянуться, в соответствии с планом и боевым приказом Добротворский отправил «Светлану», как менее быстроходную, в Чифу с телеграммами для штаба флота, а через него и для Рожественского. Риск оказаться блокированным в этом порту, конечно, был большой, но другого способа связи не имелось.

Сам Добротворский на «Богатыре» тем временем продолжал движение на север. Ход держали не более одиннадцати узлов. Обе трофейные немецкие шлюпки заполнили промасленной ветошью, банками с трофейным растительным маслом и шлаком, пролитым керосином и этим же маслом и спустили на воду. Уже на воде это все подожгли, стравив на длинном буксирном конце подальше за корму, где они вяло горели и при этом дымили за целую эскадру. Снова задождило, так что видимость продолжала оставаться скверной, но все же был шанс, что этот жирный дым в один из просветов будет увиден с марсов японских кораблей, бывших где-то недалеко.

После ухода «Светланы» на запад для ее сигнальщиков «Богатырь» быстро пропал из вида в серой сырой пелене. Но работу его станции все время слышали. Причем там продолжали менять минеров на ключе и силу исходящего сигнала.

Никакого преследования бывшего крейсера-яхты не наблюдалось, и он смог быстро и благополучно добраться до Чифу. Уже подходя к порту, обнаружили дым судна с паровым двигателем на кормовых углах левого борта. Оно быстро догоняло на попутном курсе, а скоро показались мачты и надстройки, по которым был опознан немецкий миноносец, идущий большим ходом. Объявили боевую тревогу, но огня не открывали, поскольку к тому моменту уже находились в территориальных водах Китая. Миноносец тоже не показывал агрессивных намерений, подняв германский военно-морской флаг. Так вместе с ним и вошли в гавань.

Высадив офицера для отправки телеграмм и обменявшись приветствиями с немцем, достоверно опознанным как S-90, встали на якорь, оказавшись с ним по соседству. С него сразу передали ратьером, так чтобы не было видно с берега и других судов, что имеют сведения касательно японцев и англичан. Пришлось отправить туда шлюпку с офицером, как выяснилось, не зря.

Когда на миноносец прибыл мичман граф Нирод, немецкий командир, после обмена приветствиями, сразу сообщил, что с ним желает пообщаться некий гер Хофман, и пригласил его к себе в каюту. Этот самый Хофман, представившийся помощником германского консула в Шанхае, оказался довольно невзрачным невысоким типом в приличном, но уже поношенном сером костюме. Едва представившись, он сразу буквально ошарашил графа сообщением, что миноносец отправили из Циндао специально для встречи с русским кораблем, появление которого в этих водах ожидалось именно с сегодняшнего утра.

Также сообщил, что по совершенно секретному распоряжению своего начальства он обязан довести до сведения русского офицера все о передвижении японских и, что сразу резануло слух, английских кораблей, о которых имеет сведения от первого флагмана Германской восточноазиатской крейсерской эскадры вице-адмирала фон Притвица. Но с обязательным условием, что источник информации останется неизвестным в случае попадания в плен этого офицера. Видя, как его собеседник переменился в лице, немец тут же извинился, пояснив, что идет война и случиться может всякое.

Столь неожиданное начало разговора несколько удивило и напрягло графа. От мысли о плене он даже невольно поежился, но сразу переключился на слова «и английских». Такое дополнение прозвучало довольно странно, поскольку с Англией Россия еще не воевала. К тому же это все попахивало провокацией, но виду он не подал, поинтересовавшись только, каким образом должен оформить расписку, либо какой-то еще документ.

Однако Хофман заверил, что слова чести русского офицера будет достаточно, а лишние бумаги в таком щекотливом деле ни к чему.

Нирод снова удивился и немедленно пообещал сделать все, от него зависящее, чтобы соблюсти необходимую секретность, поблагодарив за содействие в столь трудные времена, все так же ожидая подвоха и лихорадочно соображая, как бы поскорее выпутаться из этой ситуации и передать все на усмотрение вышестоящего начальства.