Апраксинцы

Въ полисад Евстигнея Егорыча поминовеніе родственниковъ было тоже въ разгар. Онъ поминутно зазывалъ проходящихъ мимо знакомыхъ, пилъ съ ними и закусывалъ. Набралось человкъ пять; бесда шла очень интимная, — они обнимались.

— Что смотрите, какъ мы обнимаемся? — обратился Евстигней Егорычъ къ Манечк и Матрешеньк

— Братцы, вотъ моя дочь и ея подруга, рекомендую; братцы посватайте женишковъ-то, ужъ больно имъ замужъ-то хочется.

«Изволь, изволь», послышались голоса, и компанія захохотала.

— Что ты двицъ-то страмишь, Евстигней Егорычъ, замтила Пелагея Степановна.

— Ну, ужъ ты молчи, я знаю, что я длаю. Гаврюшка, вотъ теб цлковый-рубль, бги до погреба, возыми бутылку рому ямайскаго лучшаго; да смотри, живымъ манеромъ. Пунштиковъ выпьемъ, обратился онъ къ гостямъ.

— Не много-ли будетъ?

— Пейте! вдь влзетъ…

— Извстно, влзетъ, да все-таки…

— Ну, ужъ не разговаривай. А теперь водки выпьемъ.

Чрезъ нсколько времени принесенъ былъ ромъ и сдлавъ пуншъ.

— Вдь я брата поминаю, поймите вы это, говорилъ уже коснющимъ языкомъ Евстигней Егорычъ; на глазахъ его были слезы. — Брата роднаго, можно сказать, отца втораго… конечно, Богъ ему судья, все-таки онъ мн добро сдлалъ…

— Это точно… отвтилъ гость, отеръ слезу и покачнулся.

— Примромъ онъ бывало скажетъ… Евстигней… ты, говоритъ, скотина, такъ примромъ, къ слову ежели, и я молчу… потому, пикни чуть слово, сейчасъ за волосья.

Евстигней Егорычъ размахнулъ руками, какъ-будто дйствительно кого-нибудь хотлъ схватить за волосья.

Въ это время къ ихъ полисаду подошла Ивановна съ Антиповымъ.

Антиповъ былъ молодой человкъ, лтъ двадцати, одтый по-нмецки и въ лиловыхъ брюкахъ. Волосы его до того были напомажены, что казалось, съ нихъ капало. На ше у него висла массивная золотая цпь, а на указательномъ пальц правой руки сверхъ зеленой перчатки блестлъ брилліантовый перстень.

— Хлбъ да соль, проговорила Ивановна.

— Милости просимъ, отвтила хозяйка.

Сваха съ женихомъ прошли мимо.

— Евстигней Егорычъ, сейчасъ пройдетъ Ивановна съ женихомъ, такъ проси его къ намъ, шепнула Пелагея Степановна мужу — это Антиповъ, онъ къ Манечк сватается.

Но Евстигней Егорычъ уже ничего не слыхалъ, онъ еще съ большимъ жаромъ разсказывалъ гостямъ о благодяніяхъ своего брата. Пелагея Степановна ршилась пригласить ихъ сама.

Минутъ чрезъ пять женихъ и сваха снова прошли мимо.

— Что все гуляешь, Ивановна, да ноги топчешь, поди, ужъ умаялась? Зашла-бы отдохнуть, — проговорила Пелагея Степановна.

— Да я не одна, родная, а съ кавалеромъ, вотъ все могилку знакомаго отыскиваетъ.

— Вмст милости прошу къ нашему шалашу!

Они вошли въ полисадъ. При вход ихъ Манечка такъ и зардлась, вынула изъ кармана платокъ и изо всей силы начала сморкаться въ него.

— Чмъ подчивать-то: чайку, кофейку, мадерки, али пунштику желаете?

— Хмльнаго не употребляю-съ, а чашку чаю выпью.

— Не пьетъ, не пьетъ, ничего не пьетъ! шепнула Ивановна Пелаге Степановн.

— Что у васъ здсь тоже могилки сродственниковъ есть? спросила это Пелагея Степановна.

— Есть-съ, у насъ во второмъ разряд-съ, только нашихъ тамъ никого нтъ-съ, тятинька въ отсутствіи, а родительница третій годъ померла-съ.

— Вотъ что въ сренькомъ-то плать съ малиновой оборкой дочь ихъ и есть, а та ейная подруга, — шепнула ему Ивановна.

— Сколько здсь сегодня народу! — начала снова Пелагея Степановна! — халдевы здсь. Вы ихъ знаете?

— Знаю-съ; мы съ ними дла длаемъ-съ.

— А вы чмъ торгуете?

— Рыбой-съ, у насъ садки… Сколько народу-съ, въ прошломъ году и половины не было-съ.

Евстигней Егорычъ и не замчалъ новопришедшаго гостя; онъ еще больше размахивалъ руками. Они уже пили по третьему стакану пуншу.

— Что, солнышко, воюешь, что воюешь, хоть-бы угостилъ чмъ, говорила ему Ивановна, — вишь, какъ толкаешься.

— А ты не вертись!

— Чего не вертись, ты-бы вотъ взялъ рюмку настоечки да и поднесъ-бы мн…

— Жирно будетъ…

— Что-жъ, я такая же гостья…

— Какая ты гостья, шмоль! Уйди! нтъ — пришибу! Нечего по чужимъ могиламъ таскаться!…

— Охъ какой грозный, право, словно Иванъ Грозный!

Евстигней Егорычъ счелъ это наименованіе за обиду.

— А коли я Иванъ Грозный, такъ пошла вонъ! Только-бы брюхо чужимъ добромъ набивать! Да еще народу съ собой разнаго водишь. Пошла вонъ, и ты, молодецъ проваливай. Не продайся, не продайся!

— Матушка, Пелагея Степановна, на что же похоже? сперва пригласили, а посл вонъ гоните!

— Не задержали-ли?

Пелагея Степановна всплеснула руками. Антиповъ поставилъ чашку на могилку и опрометью бросился вонъ изъ полисада.

— Ахъ батюшки, срамъ какой! Евстигней Егорычъ, Христосъ съ тобой, что ты… что ты… вдь это женихъ Манечкинъ.

— Все равно, вонъ ихъ! вонъ ихъ! Пошла вонъ!

— Вонъ, вонъ! заорали, слдуя его примру, и двое гостей.

Другіе гости, мене пьяные, начали ихъ останавливать.

— Ахъ, папенька, что съ вами, сквозь слезы говорила Манечка.

— Такъ, такъ-то вы принимаете, — завопила Ивановна, — такъ-то вы гостей угощаете: сначала и такъ и сякъ, Ивановна и такъ и сякая, посватай, а посл вонъ гнать; спереди лижите, сзади царапаете! Нога моя у васъ не будетъ; на весь Питеръ разславлю; кой-что и о теб, голубчикъ, знаю… по всмъ закоулкамъ раззвоню!..