Апрель

— Лучше мне умереть с голоду, чем видеть распространение этого хлама! — сердито ответил старик. — Мне больно за музыкальную честь родного города. Но, видите ли, есть покупатели, которым я отпускаю эту бездушную трескотню с легким сердцем. Они хотят танцевать под звуки автомобильных клаксонов. Это девчонки, вкусы которых испортили американцы. Они ищут последнее слово американской танцевальной техники — танец «буги-вуги». Пусть себе танцуют! Они выручают меня. Поэтому в Вене звучит пошлая песенка «Мужчина, которого я люблю», в Вене, фрейлейн, в городе мировой музыкальной культуры, в городе, где Чимароза создал «Тайный брак», Моцарт — «Женитьбу Фигаро», Бетховен — «Фиделио»! Стоит ли нам гордиться сейчас тем, что здесь звучала волшебная скрипка Паганини, дебютировал Шопен и Карл Черни воспитывал великого Листа!

Старик сгреб выложенные ноты и, помолчав немного, заговорил более спокойно:

— Если вы желаете приобрести что-либо новое, изящное и приятное, то я вам посоветую серенаду итальянца Энрико Тозелли или же фантазию на темы шраммелевских песен «Вечер в Граце». Последняя вещь далеко не новинка, но в ней есть свежесть и бодрость, есть дух здоровой Вены. Братья Шраммель, к сожалению, совершенно не известны за пределами нашего города. Рекомендую вашему вниманию их песенки. Надеюсь, фрейлейн, если вы проживете в Вене месяц-два, вы будете иметь возможность познакомиться с одним из шраммелевских квартетов. Они иногда выступают в кафе.

Кроме вещей, которые советовал старик — они назначались Катчинскому, — Лида для себя взяла две тетради сонат Моцарта, «Баркароллу» Шопена, «Метель» Листа и «Фантазию» Шумана. Старик свернул нотные тетради в трубочку, перевязал розовой лентой. Лида расплатилась, пожала руку старику. Тот, заглянув ей в глаза, грустно улыбнулся.

— Прощайте, фрейлейн. Мой совет: не ищите в венских нотных магазинах настоящих музыкальных новинок. Верьте моей опытности и искренности.

— Спасибо, — ответила Лида и вышла.

Пройдя немного уличкой без солнца, она свернула в выходящий на Кертнерштрассе переулок. Но он был завален горой битого кирпича, ржавого гнутого железа. Нужно было возвращаться назад. На вершине горы работало несколько человек, вооруженных лопатами и кирками. Они вытаскивали из кирпичной завали железо, гнутые балки и складывали их на грузовую машину.

За их работой внимательно наблюдали три спортивного вида здоровяка, одетых словно по стандарту: на всех были зеленые шляпы, украшенные множеством альпинистских значков, серые пиджаки с зелеными отворотами, брюки с двойными того же цвета лампасами. Жуя американскую резинку, здоровяки перебрасывались скептическими замечаниями по адресу работающих.

Таких завалов в городе было много. Они превращали переулки в тупики, мешали нормальному движению. Но никто не убирал их. Обложки журналов даже воспроизводили живописность этих гор, созданных войной, а карикатуристы изображали влюбленных, собирающих эдельвейсы на кирпичных вершинах. Это называлось «идиллией 1960 года». Те, кому нужно было попасть в переулок со стороны Кертнерштрассе, вынуждены были делать трехквартальный крюк. Но были и охотники взбираться на кирпичную высоту — в грубых, подбитых гвоздями башмаках, в брюках гольф, с альпинистскими значками на шляпах; им, одолевавшим высокие пики и дикие перевалы Альп, видимо, доставляло удовольствие карабкаться на эти крутизны. Но убирать кирпичные кучи с улиц было вовсе не альпинистским занятием…

Трое таких «альпинистов», перевалив через гору в переулке, заинтересовались необычным для Вены явлением: с улиц убирались следы войны. Работающих, правда, было очень мало.

— Эта работа напоминает мне воскресную службу в кирхе, — сказал один из здоровяков. — Она безнадежно длинна.

Второй посмотрел на часы:

— Им незачем спешить: в их распоряжении много времени.

— Много, говоришь? — усмехнулся третий.

— Да, препорядочно. Их всего пятеро, а гора огромная. Работы на год.

Двое здоровяков громко рассмеялись, третий выплюнул свою жвачку на мостовую.

Один из работающих, худой и высокий человек в коротком пиджаке, из рукавов которого торчали большие красные руки, взглянул на здоровяков.

— Вы бы нам помогли, — сказал он. — Возьмите лопаты — работа пойдет быстрее. Ведь это железо предназначено для хорошего дела — оно пойдет на перила и фонари для моста на Шведен-канале.

Трое здоровяков многозначительно переглянулись.

— Перила? — усмехнулся один из них. — Разве мост на Шведен-канале выдержит железные перила? Я, например, не рискну ступить на этот мост: мне не хочется купаться в грязных водах канала.

Один из здоровяков громко заржал, довольный шуткой своего товарища, а тот продолжал разглагольствовать:

— И вы, дурачье, работаете на этот пропагандистский мост? Вам что, заплатили деньгами Коминтерна?

— Вы-то уж, наверно, покупаете свою резину на американские денежки. — ответил им худой. — Если вы во всем видите рекламу и пропаганду, то почему не посоветуете своим хозяевам, чтобы они восстановили в Вене, хотя бы с рекламной целью, с десяток домов? Ведь американцы, говорят, большие мастера рекламы.