АПРЕЛЬ (книга 1)

Только пытаешься раздвинуть занавесы — тяжёлые, цветные, в бессчётных узорах, — сны вспархивают с них и носятся пёстрой стайкой мотыльков. Если бы хватило сил вглядеться, увидел бы — рисунки на шторах, такие мелкие, что изучай их хоть в самую сильную линзу, прихотливым плетениям сюжетов и образов нет границ.

Я всё-таки открыл глаза. Вспомнил мотыльков. Настоящих. Вспомнил, как шагал по опушке леса, по краю балки. Цветочное море волнами запахов сводило с ума. То горячие, то прохладные; то свежие, то дурманные; сладкие и горькие, медовые и душно-пряные... Белая и жёлтая кашка, лиловый и розовый чабрец, серебристые облака ковыля, роскошная мальва, причудливо свитые в шарики пушистые нити незнакомых цветов — снизу их, как ладошки, обхватили два острых лепестка. И множество ярко-синих и алых звёздочек и колокольчиков...

Из-под ног при каждом шаге срываются и несутся трепещущим облачком жёлтые, сизые, синие мотыльки.

Как мои сны.

Здесь, на краю леса, встретил её... Сколько лет назад? Может, три, а может, и все пять? Нимо улетел один, куда-то на Север. Не признался даже мне, зачем. Улыбался загадочно. Это подарок будет, так надо. Так делали на Островах...

А я остался с Бродягами. И сразу сильно заскучал. Хорошо, Нимо хоть предупредил, что меня тоже без дела не оставят.

Мы прилетели в Долину Цветов в первый раз втроём на полуразбитом бурями плотике Бродяг. Древний Кивач и Филька остались на берегу речки. Кивач сказал, чтобы я сначала сходил в Долину один. Я удивился, но возражать не стал.

Шёл долго краем балки. Восточный ветер дул слева, нёс запахи трав из прохладного оврага и лугов за ним. Далеко-далеко я мог различить край неба со странными, синими, как лепестки колокольчиков, облаками. В те дни я уже почти не видел, брёл осторожно, опасаясь рытвин, кочек или колючих кустов.

Солнце жгло, а ветер летел сильный и ровный. Земли я не различал и, попав однажды в яркую, тугую волну запахов, словно перестал чувствовать твердь под ногами...

Я вздрогнул — как будто очутился на краю пропасти со своей старой чудесной летучкой. Прыгнуть и полететь... Кожа покрылась пупырышками, я погладил локти, колени, бёдра... вспоминая. Потом скинул одежду, бросил в траву.

Шёл, купаясь в щекочущих касаниях травинок, в запахах... Чудилось — бесконечно долго, но, наверно, не дольше четверти часа.

И был этот запах — прохладный, с иглами льда, пронзительный; и я обхватил плечи, но озноб схлынул почти мгновенно, я перестал чувствовать тепло и холод, воспринимал только ароматы и пушистую ласку травы, а тело растворилось и стало ветром.

А затем разом вспыхнули все краски.

И больше всего — зелёного и голубого, и первое, что я подумал — никогда не устану смотреть на небо и траву!

И я стоял и смотрел — долго. И вдруг испугался — волшебство кончится, а я так и не успею побегать. По-настоящему.

Я бежал. Я отвык бегать; один раз упал, запнувшись, но боль мгновенно ушла — я стряхнул её, точно муху с плеча.

Я захотел войти в лес и рассмотреть деревья. И тогда увидел...

Она улыбалась. Встала между двумя стройными деревцами, точно распахнула двери в лесной дом. Платье — из синих паутинок и искрящейся росы. Чуть прищуришься — кажется, смотришь на крошечную прогалинку в лесу, на которую выплеснулись ярким, озорным язычком васильки в сверкающих после дождя нитях.

Финетта — девочка из Долины Цветов.

Она улыбалась, разглядывая меня всего, а я, хоть и смутился отчаянно, не убежал, как будто знал уже, что именно Финетта разгадает тайну...

— Что с тобой? — спросила. — Ты как минуту назад родился!

— Глаза. Я же почти ничего не видел. Давно.

Она обошла меня, обхватила руками, прикоснулась ладонями к глазам. И вся оказалась прохладной и дышала какими-то лесными ароматами — может быть, цветущей липой...

— Тебе повезло. Это распустились фирелли. Очень редкие цветы. А я как раз шла на них посмотреть. Мы не собираем с них ни пыльцу, ни лепестки. В лепестках фирелли слишком нежная краска, а свойства пыльцы не сохранишь дольше часа или двух.

* * *

...Заскрипели снасти, корпус корабля вздохнул, как человек, потягивающийся после сна.

Просыпаюсь — и непривычно, что "Бабочку" веду не я. Столько раз мы засыпали и просыпались с ней вместе... В полёте чувствуешь такелаж так, словно это ты сам широко раскинул руки, то напряжённый, то расслабленный, купаясь в потоках ветра.

Сколько времени прошло, а случается, утром вместе с радостью окатывает прохладный страх. Что всё было не взаправду. Что он мне приснился... И дразню себя, не бегу на палубу сразу, и жду, чтобы напиться мелодиями, которыми корабль перекликается с ветром, с другим своим ветряным магом. Нимо...

Его мелодии не такие, как мои. Он их как-то иначе чувствует, что ли. Будто не замечает вовсе. Из них невозможно выловить тона, и даже неясно, корабль это звучит или что-то другое, большое... такое, как само небо. Нимо не отдаёт команд, и желаний его нельзя различить — он просто летит. Летит, куда и как захочет, а корабль превращается в его глаза, в его руки...

* * *