Апрель. Книга первая

…На этот раз Затмение Лебеа длилось очень долго. Наплывали и улетали в пустоту голоса. Моей кожи касались чьи-то руки. Мне казалось, я на время приходил в себя и видел Троготта. Я умолял его сказать, что с Ивенн. Не знаю, ответил ли он, или ответ сам явился в моё сознание…

— Я виноват. Я не разглядел, что она ведьма. Попыталась сохранить ребёнка, выпивая у тебя силу…

— Она жива?!

— Что с нею сделается, с нежитью… Ушла в свои Болота через ручьи…

Я хотел спросить про ребенка и не решался… Странный ночной мир Болот кружился, мелькали звёзды, и я снова падал в пустоту.

Я пытался понять глубину твоих слов…
И не мог — я был слишком серьёзен.
Ты же мне говорил, как среди облаков
Видел остров с травой и ручьями.
Там вода так свежа, что не пьёшь, а кричишь,
Там дрожит тишина, как большой, спящий зверь,
Там весь мир можно взять на ладони.
С ветром ты говорил. Ветер звал тебя вниз.
Ты решил восходить ещё выше.
Там тропинки в пыли, а из трещин огонь
Твою кожу неистово лижет.
Ты хотел прикоснуться к истоку огня,
Ты хотел, чтобы боль прорвалась и сожгла,
И остыла, и снегом на землю легла.
И, коснувшись земли, ты увидел бы сон —
Белый-белый, как в самом начале…

Мне снова снился тот сон. Он был бесконечным. Я забывал о нём при свете дня, забывал, случалось, на многие месяцы, пока он не продолжался. Казалось, там текла моя вторая, такая непохожая на эту, жизнь. В ней не было настоящих страхов, бед и забот. Не было мыслей о неминуемом конце самой жизни. Фрагменты из неё я проживал в этих снах, но никогда не мог уловить связи между ними. Словно набор картинок, перетасованных ветром.

Чаще всего мы — да, я был не один, нас много — летали над бесконечным океаном. Над нами всегда было пронзительно-синее небо и ослепительное солнце. Такое горячее, что мы иногда падали в океан и неслись в его прохладных течениях, чтобы остудиться.

Нам никогда не бывало скучно! Никогда. Мы могли перекликаться друг с другом, смеясь от радости, или петь, или просто лететь рядом, касаясь друг друга. Иногда мы рассказывали о том, что с нами случалось в разных удивительных местах. Даже не знаю, было ли это пересказом настоящих событий или фантазиями. Разницы никакой.

Случалось, мы разделялись и оказывались в странных краях, где было много всего интересного. И тогда обворожительные цветные приключения сыпались, как конфетти…

Каждый раз, когда сон обрывался, я некоторое время лежал обалдевший. Мир яви казался нереальным, а зрение, слух, осязание суматошно перестраивались под этого второго Нимо — так дети, при внезапном появлении строгого учителя, прервав увлекательную игру, превращаются в считанные секунды в сосредоточенных, послушных маленьких взрослых.

В такой миг Затмение Лебеа представлялось мне светлым даром, который я напрасно прежде отвергал. Страхи и переживания осыпались шелухой. Она нарастёт снова — но позже.

* * *

…— Нимо! Нимо! Да очнись же! Ой… Я не успею!

Тим. Русалчик Тим. Его глаза близко-близко. В них — тревога. Страх. Но во мне перемешалось всё — прошлое, настоящее, будущее. Я не знаю, где я. Мне кажется, я миг назад был ветром и только-только нырнул в океан, чтобы понежиться в волнах… А Тим тоже летал со мною — но почему он так дрожит?!

— Тим! Что случилось?..

— Остров дрожит. Он… Он… как… Нимо, я боюсь, я не успею, я не могу нести тебя быстро. Взлети, ну, пожалуйста!

Будто ударила молния. Всё вспомнил. Отчётливо и страшно. Надо мною — небо, чужое, пустое, напряжённое. Я смотрел туда, в бесконечность, не зная тех слов, которые нужно сказать, чтобы оно снова стало моим.

— А где… дельфины? — тускло спросил я.

— Они все далеко… — Тим опустил глаза. «А ты?!!» — хотел вскрикнуть я. — «Как они оставили тебя?!»

Но времени на всё это не было. Ни одной лишней секунды.

Ветер! Где же ветер? Почему так тихо, почему замерло всё, неужели они все разлетелись, испугались… оставили.

— Плыви отсюда! Я спасусь. Продержусь на воде, а когда всё начнётся, вскочу на шторм.

— А если его не будет? Нет, Нимо…

— Вот же проклятье!.. — Наверное, я оттолкнул его. Тим протянул руку ко мне и вскрикнул, попав ладонью в кристалл. А в небе что-то треснуло, словно свод раскололся на две половины.