Апрель. Книга вторая

— Прямо в лапы Проклятому!..

— Малый, стой!

— Нечего и догонять — он теперь сам выбрал себе казнь…

А! Что вы знаете, подумал я. Совсем ничего.

Я стал подниматься по лестницам, и с каждым шагом мысли мои менялись. В руке я держал пирог — грязный и помятый, но чудесно пахнущий мясом и луком. Я не ел его, почему-то отодвигая это наслаждение, да и голод как будто поутих. Я вдруг осознал, что башня пуста, душа мага затерялась в глубинах Кристалла, слуг у Тионата не было, и теперь я, Ивик, остался её хозяином, единственным человеком, который не боится переступать её порог.

Я мог бы повелевать городом, я могу просто сказать этим людям, чтобы они приносили еду…

…Только рано или поздно она окажется отравленной!

Я вздрогнул. Снова и снова будут находиться смельчаки, решившиеся побороться с Тионатом.

Значит, мне надо бежать. Из города. Совсем.

Но сначала… Я должен попытаться… хотя бы ещё один раз!

Ведь Тионат сам говорил, что Зеркало, превратившись в Кристалл, сделалось сильнее. Может быть, с его помощью мой двойник обретёт настоящую душу, такую, которая не угаснет после сна.

Я задрожал от волнения и бросился по лестнице бегом.

…В первые мгновения я подумал, что перепутал этаж. Тут всё было прежним — узор мраморных плит, окна, даже плащ Тионата валялся в углу. Ивика не было. Но он мог уйти…

Исчез Кристалл.

Я стоял, и время остановилось. Я просто не знал, что теперь делать.

А потом раздался УДАР.

Как будто я очутился внутри колокола.

Башня начала разрушаться.

Откуда-то сбоку ко мне шагнул он, Ивик, мой двойник. Я открыл рот… и ничего не сказал — как будто что-то умерло во мне.

Он улыбался.

А в глазах его пылал огонь.

— Не держи на меня обиды, — сказал Он. Мальчик, который стал Тионатом. — У тебя не получилось бы с ним второй раз. Кристалл — не Зеркало. Он не отражает Сознание. Он может взять. Или отдать. Но, входя в Кристалл, ты не знаешь, каким из него выйдешь.

Не бойся. Твоё Сознание будет жить внутри Кристалла вечно — по времени Кристалла. Каждый раз, оказавшись там, ты сможешь давать Кристаллу свою память. Он сохранит её.

Удар колокола что-то изменил в моём восприятии пространства. Оно расширялось. Я видел вокруг себя стены башни — но при этом видел же — или осязал?! — бесконечный простор океана на западе, вздыбленные громады гор на востоке, пылающее солнце прямо в зените… и даже небо я чувствовал так, словно оно было моим Небом…

— Что случилось?.. — с трудом проговорил я, раскидывая руки, силясь ухватиться за что-нибудь.

— Я решил разбить Кристалл… Не пугайся! Разъединить его. Изнутри он будет прежним. Я не хочу держать такую мощь в виде единого целого. Не хочу, чтобы кто-нибудь получил власть над ним… Кроме тех, кому мы сами её дадим. Ты и я… — Он улыбнулся. — Да. Теперь я знаю тебя лучше, чем кто-либо в этом мире. Я не твой двойник, но в Кристалле я увидел, почувствовал, узнал тебя. Отныне мы связаны сильнее, чем могут быть связаны братья.

— Где я? И почему всё такое странное? И что это за колокол?!

— Сейчас ты в Кристалле. Я заставил тебя войти в него, потому что энергия разъединения убьёт всё живое вокруг.

— А ты…

— Я есть здесь и снаружи. Здесь я говорю с тобой. Там — я использовал ещё одно древнее творение карликов — Молот Грома, управляющий энергией стихий. Даже я в точности не знаю, как он действует, этот барабан. Может быть, замедляет само время… или расширяет пространство…

Ещё один удар!

Я вскрикнул и едва не упал.

— Я не могу! Не могу это выносить!

Тионат кивнул.

— Тогда выходи. Не бойся! Вот так…

Мир вокруг меня порвался, как занавес. Я умирал. Я качнулся к окну. Из пронзительно-синего неба прямо на меня неслась ласточка.

— Ласточка! — прошептал я. — Я стану Ласточкой!..

…Улетая, я сделал круг — уже не над городом, а дальше, над заливом. Верхней половины башни Тионата не было — там полыхал шар ослепительного, белого пламени.

Эпилог

* * *

Был, видимо, апрель. Только в апреле ветер, прилетавший с востока, так отчётливо пах чужою землёй. Только рано утром, поднявшись на вершину Рога, можно было уловить этот запах. Растворённый в легком, высоком слое воздуха, он напоминал почему-то запах комнаты старинного дома, где веками хранились загадочные вещи, назначения которых никто не знал, в том числе сами хозяева. Это не был дух затхлости, комната содержалась проветриваемой и сухой, прислуга регулярно, может быть, раз в неделю, вытирала там пыль и раз в полгода чистила заморские ковры. Но запах иного мира был неистребим. Запах чужой жизни, чужих тайн. И ещё к нему примешивался еле уловимый аромат пирожных из раннего-раннего детства — сейчас уже не делают таких, и непонятно — почему.

Я знал этот запах — запах далёкого берега — давным-давно. Не помню, может быть, я впервые вдохнул его ещё прежде, чем научился летать. Но, конечно, в те времена я думал, что так пахнет сам ветер — как любое живое существо, он умел быть разным, а запах был одной из его песен.