Апрельское Затишье и Майская буря

И как легко средь сотен битв

Сказать:

"Любовь ненавижу"7,

А после сквозь мысли:

"Кричи, одиночество, рви нараспев!"8.

Да,

это

тараканы в голове,

От них никуда не деться,

Они скребутся в головах каждый день,

А мы поддаёмся,

как малые дети.

Что думает обо мне

человек напротив?

Да думает он,

конечно,

о том,

Какая завтра будет погода,

Да что приготовить

по возвращенью домой.

Так странно по течению плыть,

Не пробуя новый надрыв…

29 апреля 2024.

Часть 3. Майская буря

* * *

Грозовой перелом; посмотри же — там Зевс

Всё глядит на меня, всё зовёт на Олимп,

Но — прости — я решил, что останусь лишь здесь,

Средь земных подделок, не подходит мне нимб.

Из дали всё кликает ужасный Харон,

Всё глядит на меня, приглашает чрез Стикс,

Но — прости — я решил, что мне адова хтонь

Средь тщедушья, подобно удушью, акстись!

Мне Антей пригрозил и в сраженье вступил,

Всё глядит на меня, всё кипит кулаки,

Но — прости — я решил, что не хватит мне сил

Притворяться, играть для тебя в поддавки.

И пожалуй, весь ваш пантеон для души

Никуда не годиться, порывы чисты –

Изменить все конструкты, смеяться всю жизнь

Над проблемами, образом твари внутри.

По податливым молниям, с хвостика — в хвост,

Воссиять и в забвеньи Икара забыть,

Так нагрелася майская буря, что воск

Весь давно разложился на атомы, быль.

00:31–01:29, 30 апреля 2024.

Каждый поэт

Каждый поэт в протяжении жизни

Должен глаголы хоть раз рифмовать,

Чтобы никто не сумел смысл понять.

Каждый поэт в рассуждении шифры

Должен оставить, чтоб жить на века,

Чтобы никто не дошёл до конца.

Каждый поэт в рассмотрении битвы

Должен увидеть не бой, а бедлам,

Чтобы никто не сказал: «он солгал».

Каждый поэт

Маяковские ритмы

Должен

пытаться воззвать

в свой стишок,

Чтобы

никто

не забыл

Рагнарёк.

Каждый поэт в обязательствах рыхлых

Должен писать о своём божестве

Музе прекрасной, любви иль судьбе.

Каждый поэт во смятениях крика

Вовсе не должен стремиться нести

Истину, образы — хочешь что ты.

1-2 мая 2024.

Синдром Бога

Думаешь, я вдруг на белом коне

С неба спущусь к муравьям и жукам?

Конь накануне в мечтаньях исчез,

Помнится, я и убил, он страдал.

Бог настоящий — убийца богов,

Вера во лживые сказки зовёт,

Вместо страданий — тут задранный нос,

Ненависть только — избитый мной троп.

Я обязательно образ свой в тлен,

В мразь лицемерную всем лишь назло

Сделаю; сделаю, чтобы в метель

Или в застой вспоминали всю боль.

Бог воплоти, архидьявол внутри,

Игрища словно в руках лишь моих,

Путы любви развязал — ты гляди –

Явно смеюсь над театром, людьми.

Взрыв — эпатаж — пред тобою тут Бог.

Крик — помолись, чтоб не сгинуть в летах.

Бога синдром — да — убьёт естество.

Похуй на тварь, поебать на дела.

Похуй на всё, и тебе не понять,

Думает что божество по утру,

Ты не поймёшь — не дано — и лишь часть

Знания дастся, пока не умру.

3-5 мая 2024.

Мечта

Ещё с раннего детства я понял великую и непоколебимую силу мечты. Ничто так не окрыляет как стремление к заветной цели. Но бывает так, что иным судьба шепчет правильные слова для осуществления задуманного, над другими же жизнь несправедливо смеётся. И уж, если кто-то и руководит нашим бытием, то он, без сомнений, — очень жестокое существо.

К сентябрю я заканчивал аспирантуру. Одним из условий успешного окончания обучения была практика в областной больнице, стоящей, казалось, у чёрта за пазухой — вокруг крайняя бедность и уныние, мне, человеку, прибывшему из столицы, глядеть на облупившуюся штукатурку аварийных зданий было крайне грустно. Это же ощущение, по всей видимости, распространялось и на жителей городка, построенного, но так и неразвитого за прошедшие сто пятьдесят лет. Их угрюмые худые лица, устающие после утомительного труда на заводах, натыканных здесь, казалось, через каждые десять километров, не способны были выражать счастье, радость новому дню. Даже кристально-зеркальное озеро, бывшее тут главной достопримечательностью, не могло поднять настроение людей.

Пожалуй, что их чувства травили воздух, которым я дышал, моё самочувствие портилось день ото дня, раздражительность росла как на дрожжах. Я проклинал судьбу и ненавидел наставников, направивших меня в эту, с позволения сказать, дыру. Даже, как мне тогда казалось, мой нерушимый добрый нрав дал трещину, отчего-то мне хотелось огрызаться пациентам, порою не здороваться с коллегами.

Всё изменилось, когда в эту, богом забытую, больницу приехала маленькая девочка Лиза, болевшая четвертой стадией рака. Всю жизнь она пробыла под капельницами под пристальным наблюдением сотни врачей. Но ни облучения, ни препараты так и не смогли её вылечить — день ото дня девочка угасала. Помню, собирая анамнез, я сказал матери Лизы:

— Навряд ли эта больница сможет дать вам должный уход…

Мария Фёдоровна, мать девочки, тут же поняла меня, словно зная, что я скажу:

— Видите ли, Алексей Михайлович, — она перешла на тихий шёпот, будто бы стыдилась ситуации, в которой волею судеб оказалась с дочкой, — у нас совсем не осталось денег на лечение, и никто больше не хочет пытаться лечить мою Лизочку…