Априори Life 3

Густые, кустистые, угольно-черные брови, заостренные черты лица и все та же неизменная глубина глаз возникли напротив меня столь же внезапно, сколь ожидаемо. Я традиционно наслаждалась утренним кофе и открывающимся с террасы видом: жемчужно-бирюзовое море, пепельно-синие, безветренные горы материка. Я всегда выходила сюда около полудня. Ни души. Галечный берег неподалеку от часовни, беззвучный лепет искрящейся воды на камнях, деревья, тарахтение крылатых моторчиков в воздухе, бескрайняя панорама молчания. Я дремала в сквозной сосновой тени, в безвременье, полностью растворенная в природе и плетеном соломенном кресле. Силуэт возникшей вдруг мужской фигуры, однако, не ввел меня в замешательство совершенно. Он стоял возле перил, доходчиво давая о себе знать, но при этом деликатно дожидался официального приглашения. Я едва заметно кивнула, после чего он незамедлительно двинулся в мою сторону.

– Лес тогда был гуще. Моря не видно, – заговорил он, заслоняя собой лучи солнца, – да, и деревья были большими…

Я улыбнулась в пространство перед собой. Молчание. Иронический тон его голоса зацепил меня; я смотрела на него полу укоризненно и увидела его выточенное бледное, как мрамор лицо, но заметно смягчившееся, в тот момент, когда я встретилась с ним глазами. Я почувствовала вдруг тончайший порыв тепла на фоне его неизменной любви к сарказму и отчего-то вспомнила сказанные им когда-то слова о том, что красивые жесты умеют производить впечатление – при условии, что они тебе по плечу. Затем снова опустила глаза, поболтала в чашке остатки кофе и выплеснула их ему в лицо. По хлопковой рубашке поползли бурые потеки. Он замер на секунду, затем взял со стола салфетку, утерся и вновь улыбнулся. Ни малейшей досады в реакции.

– Какое, право, недоразумение, – прервала я тишину без тени эмоционального окраса. – Это немного невежливо с моей стороны, – я ведь даже не предложила вам присесть…

– Не нужно вежливости, – пожал плечами он, почтенно кивая в ответ. – Вежливость всегда скрывает лицо истинной действительности, – куда более информативной и значимой.

Его самообладание и порывистая уверенность ошарашивали. Я невольно залюбовалась ими. Или просто не без удовольствия вспомнила. Бытует мнение, что голос забывается в первую очередь. Нет. Первыми уходят манеры, а вслед за ними уже интонации. Он окинул тем временем взглядом пейзаж и снова посмотрел на меня. Я чуть прищурилась в лучах, проступающих чуть выше его плеча, солнца и улыбнулась его глубоким и непроницаемым глазам. На фоне ясных белков радужка казалась совсем черной – бесконечно внимательный взгляд маски, будто пытающейся прочесть мои мысли. По спине непроизвольно пробежал холодок. И будоражило меня не то, что вижу, а то, что не совсем понимаю, зачем это вижу. Не сама «маска», – а то, что скрывалось теперь под ней. Неиссякаемая череда воспоминаний разом всколыхнулась из памяти. Голова пошла крутом. Но не от цепочки минувших событий, а от чудовищного хамства по отношению к каждому из них. Ему же с самого начала, выходит, было плевать. Наплевать на грани чистоты беззаконности, на мою работу, и на информационное таинство, – на все негласно принятое, устоявшееся, авторитетное. Плевать на все, чем я дорожу, и на все, чем, как мне до последнего момента казалось, дорожит он сам.