Апсу

И, наконец, последнее, что я хочу сказать вам на прощанье. Помните нас! Помните о безродных пришельцах, явившихся на землю из глубин черного неба, о тех, кто навеки утратил свой мир, как и вы теперь, и, как и вы, поселился в неведомой, чужой земле, храня, как святыню, в сердце наивную, смешную мечту о бессмертии. И наша мечта осуществилась! Труд дэвов не пропал даром: заброшенные волей жестокой судьбы в чуждый нам мир, обреченные на гибель, мы все же сумели найти выход, сумели спасти свой род, — мы породили вас, смешав свою кровь с кровью диких местных племен. Дэвы, мои братья, павшие в последней войне, не исчезли бесследно. Вдыхая полной грудью прохладный морской воздух, вы вдыхаете нас! Глядя на снежные вершины, золотые в лучах рассвета, вы впитываете глазами нашу плоть! Наслаждаясь музыкой и пением птиц, вы чувствуете, как наша кровь проникает в вас и наполняет тело блаженством!.. Поэтому не плачьте, расставаясь со мной. Мы не покинем вас. Уходит наша телесная оболочка, но светлый дух наш останется с вами навек! Хейм-Риэл, опустив голову, быстро поднялся по ступенькам и исчез в блестящем птичьем теле. Загудев, машина подпрыгнула, взмыла вертикально вверх и понеслась на запад. Горстка людей на берегу стояла молча и неподвижно; все долго смотрели вслед удаляющейся серебряной точке, и им казалось, что они все еще видят ее, хотя она уже давно исчезла. А, может, они и вправду видели бы ее, если бы не слезы, такие горькие и такие светлые…

Глава 23 ВОЗНЕСЕНИЕ

Я видел сон — не все в нем было сном.

Погасло солнце светлое, и звезды

Скиталися без цели, без лучей

В пространстве вечном; льдистая земля

Носилась слепо в воздухе безлунном…

Байрон

Старый мелх сидел на соломенном коврике, скрестив ноги, и задумчиво покусывал конец тростниковой палочки. На коленях его лежала влажная, мягкая глиняная табличка, почти целиком покрытая рисунками-письменами. Такие же таблички, только уже твердые и обожженные, исписанные с обеих сторон, лежали стопками и просто валялись во множестве на полу по всей комнате. Это Бхарг, хитрюга, придумал писать на глине, честь ему и слава. Кожа! Кто бы сейчас посмел использовать для записей кожу, которой и на сандалии-то не хватало! Нет, даже сам мелх не мог себе этого позволить…

Гил рассеянно начертал на табличке несколько завершающих слов, подумал немного и, отступив, поставил в самом низу: «Написано мелхом Шем-ха-Гилом. Годы 46–51 после потопа».

Отложив табличку, он глубоко вздохнул. Да, теперь можно расслабиться. Труд долгих лет, наконец, закончен. Он спешил, он отчаянно спешил, чувствуя, как неумолимо надвигается старость, безжалостно стирая из памяти имена, лица и события. Как жаль, что не было возможности раньше заняться книгой, все приходилось решать какие-то сиюминутные вопросы, захлестывающие их маленькую страну подобно нерегулярным, но безудержным разливам не укрощенной до сих пор великой реки. Конечно, труднее всего было в первые годы. Перед глазами Гила проносились мрачные картины тех лет — страшных, холодных лет, без солнца и звезд, прозванных в народе Зимой Великанов. Сколько пришлось им пережить, его несчастным подданным, этим двум с половиной сотням полубезумных людей! Но они выстояли, не пали духом даже тогда, когда земля семь лет подряд из года в год не давала хлеба, птицы и звери замерзали в степи, оголодавшие дикари совершали опустошительные набеги на людские поселения, отбирая последние, с трудом добытые крохи, когда люди перестали отличать день от ночи, не отходили от огня и все равно не могли согреться; когда мужчины с пустыми руками возвращались с охоты, а женщины рожали чудовищ. Все-таки они выстояли, дождались возвращения солнца и в конце концов даже построили из глины и тростника бледное подобие старого мира…

Гил вышел на улицу и посмотрел вокруг. Конечно, гордиться было особенно нечем; это поселение, плод беспримерных усилий, больше всего напоминало самый что ни на есть захудалый нидхагир, но все же в домах можно было жить и растить детей, а глинобитная стена худо-бедно защищала от диких зверей. Теперь уже не повторится кровавое побоище, учиненное здесь обезумевшим от голода львом во второй год после потопа. У Гила до сих пор иногда еще ныли раны, оставленные когтями этого зверя, которого он победил в жаркой схватке, подтвердив тем свое право на власть.