Аптекарь

– А бывают минуты, – словно бы и не услышал его Михаил Никифорович, – иногда и там, в аптеке, когда мне хочется всех спасти! Всех! Всех!.. Дать и этому, и тому, и тому здоровье, спокойствие и благо… Кем-то таким стать, чтобы дать это…

Михаил Никифорович замолчал. Его самого смутило признание.

– Нет, ты не свое дело выбрал, – сказал Батурин. – Тебе надо было идти в хирурги. Ты бы спасал…

Михаил Никифорович посмотрел на свои руки. Покачал головой.

– Руки не те. Пальцы не те. – Потом добавил, как бы оправдываясь: – И конкурс на хирургов помнишь был какой.

– Чего ты тогда хочешь? – взвился Батурин. – От себя? От меня? От всех?

Они уже с официанткой расплатились, и та, пышная и огненная, жалела их, советовала беречь нервы, как бы они из-за своих нервов не попали в Красную книгу на манер лошадей куланов. И на улицу они вышли, но разойтись никак не могли. И все старались вразумить, урезонить друг друга с таким усердием и жаром, что со стороны их разговор мог показаться скандалом, обещающим драку. Радиофицированные ходоки-милиционеры с интересом и надеждой поглядывали на них. А ведь не были собеседники пьяными, не те сосуды опрокинули они под птицу и маслины. Но словно бы неприятеля видел теперь перед собой Михаил Никифорович, все слова Батурина казались ему обидными, неверными, чуть ли не опасными для человечества.

– Опять ты тычешь своей лабораторией! – кипятился Михаил Никифорович. – Не там вы ищете, не там! Вся история рода людского – это история приспособления человеческого организма к травам, растениям, у нас с ними одна биохимия, мы живые, и растения живые…

– Ты латынь-то помнишь еще? – спрашивал его Батурин.

– Наверное, не хуже тебя, что же мне было забывать-то ее!

– Ну так мне латынью или отечественными словами напомнить истину: «От смерти нет в саду трав»? Нет, Миша! Нет их! Хочешь громить порядки в мироздании? Громи!

– И все равно ты не прав. Не прав! Надо найти что-то такое, чтобы всем помочь, и сразу!

– Ну поищи!

– И поищу!

– Ну и найди!

– И найду!

На этот раз Батурин не ответил, а поглядел на Михаила Никифоровича по-иному, как бы жалеючи однокашника.

– Что-то ты, Михаил Никифорович, разошелся, – сказал он. – Или тебя волхвы посетили? Или какой-то волшебник обещал спуститься к тебе?

– Какой волшебник? – Михаил Никифорович взглянул на Батурина настороженно, чуть ли не с испугом. – С чего ты взял? Какой еще волшебник?

– Я не знаю, – усмехнулся Батурин, – какой волшебник. Может, и не волшебник даже, а, предположим, всемогущий Демиург. Или развитой пришелец со сверхвозможностями.

– Нет никаких волшебников, – быстро сказал Михаил Никифорович, оглянувшись при этом.

– То-то и оно что нет, – назидательно произнес Батурин. – А потому и милости прошу в нашу лабораторию.

– Нет никаких волшебников, – повторил зачем-то Михаил Никифорович. – И хватит. И прекрати.

Однако прекратить был намерен сам Михаил Никифорович. Он забормотал тут же про чрезвычайные дела, повернулся, руку забыв протянуть на прощание, и пошел к остановке девятого троллейбуса. Батурин кричал ему что-то вслед, напоминал свой адрес и номер телефона, а Михаил Никифорович будто бегством спасался.

Затейница Любовь Николаевна прохлаждалась в московских кущах. Или где еще. А похоже, и Любови Николаевне Михаил Никифорович мог наговорить в те часы немало обидных, хотя, впрочем, и благородных слов. Однако по адресу наговорил бы?

Но он быстро остыл. То есть вскоре не был более в настроении спорить с Батуриным или ругать Любовь Николаевну. А себя-то, сидя на кухне и отложив «Вечернюю Москву», бранил и склонял. Вспоминал разговоры с заведующей аптекой Заварзиной, с ассистентом Петром Васильевичем и особенно с Серегой Батуриным. Дивился на самого себя: он ли все то наговорил или какой другой Михаил Никифорович?