Она отлично помнила «широкоплечего офицера СС с мужественными чертами лица, который прекрасно говорил по-венгерски». Марианну привезли в Освенцим в июне 1944 года, она вместе с другими женщинами, оказалась на платформе перед эсэсовцем. Он был «дружелюбен и очарователен. Он смеялся, держался бодро, казался счастливым. <…> Все уставшие должны идти на другую сторону [сказал он]. Там был лагерь отдыха. Хороший и комфортный. Там мы сможем встретиться с родными. Многие мои друзья пошли. Я – нет, инстинктивно. Я хотела остаться с друзьями, которые не ушли. Сотня женщин на моих глазах ушла на верную смерть».
Позже в Освенциме студентка, изучавшая медицину, рассказала Вильнер, что «этот офицер родом из Трансильвании, поэтому он так хорошо говорит по-венгерски, это аптекарь Капезиус <…> [она] знала, потому что ее отец тоже был аптекарем»[279]
.Вильнер знала – в ее родном румынском городке «все уже были осведомлены, что Капезиус был в Освенциме». Женщина предполагала, что он мог погибнуть. Но все же решила, что правильнее будет «передать документы румынским государственным властям в Сигишоаре». Этого было достаточно, чтобы завести вновь застывшее было расследование, вылившееся в тот самый смертный приговор. Фритци была разбита этими новостями. Она ни на секунду не сомневалась, что ее муж не мог совершить этих преступлений, но знала, что теперь они не могли воссоединиться у него на родине. А коммунистическая власть запрещала гражданам миграцию на запад[280]
.Мало того, что в родной стране Капезиуса приговорили к казни, ею, как он выяснил, овладела Красная армия; в середине января 1946 года из Румынии стали депортировать в СССР некоторых этнических немцев. День, когда это началось, этнические немцы назвали «Черным воскресеньем». Жена Капезиуса не могла отделаться от мысли, что все это сильно напоминало, как немцы несколько лет назад собирали евреев на депортацию в Освенцим[281]
.По-прежнему один в Штутгарте Капезиус жаждал поскорее вернуться к нормальной жизни – такой нормальной, насколько это возможно. Но сделать это было не так-то просто: он понимал, что бывшему эсэсовцу в послевоенной Германии будет сложно[282]
. Было очевидно, что положение не изменится, пока он не пройдет сложный и продолжительный процесс денацификации, учрежденный союзниками. Эта программа должна была усложнить возвращение бывших нацистов к успешным довоенным карьерам.За пару месяцев до освобождения Капезиусу уже было известно, что денацификационная дивизия союзников передала власть в руки немцев. Закон «Об освобождении от национал-социализма и милитаризма», вступавший в силу весной, породил огромный поток бюрократии, и, соответственно, большой застой. Все немцы были обязаны заполнить бланки прописки (
К сожалению, хоть это и было неизбежно, некоторые немцы, управляющие новыми трибуналами были государственными служащими в Третьем рейхе. У союзников не было выбора, поскольку к началу 1946 года нетронутыми оставались почти миллион кейсов. Чтобы ускорить застывший процесс, некоторые бывшие нацисты были поставлены принимать решение, достойны ли денацификации их земляки.
На протяжении всего года издавались законы с целью уменьшить количество активных дел. Во-первых, все рожденные после 1 января 1919 года (кому на момент окончания войны было меньше 26 лет), автоматически освобождались от ответственности. Инвалиды получали амнистию. Последним исключением стали все, зарабатывающие меньше 3600 рейхсмарок в год при нацистском режиме. Поскольку Капезиус не относился ни к одной из этих групп, он был вынужден приступить к официальному процессу денацификации.