Аптекарша

В больнице, в женском отделении, она, за исключением врачей и санитаров, мужчин почти не видит. Я, кстати, понимала, что она вряд ли хочет таким образом вызвать у Павла ревность или отплатить ему за предполагаемую измену. Скорее она вела себя как пятилетняя девочка, которая без всякой задней мысли инстинктивно тянется к компании веселых мужчин. Для Левина и его приятеля эти визиты были, конечно, чистейшей забавой, тем более веселой, что Павел их явно не одобрял. Интересно, что она им там порассказала?

— Не думаю, что план ее врачей удачен, — сказал Павел. — Они хотят облегчить Альме возвращение к нормальной жизни путем медленного привыкания. Последний приступ у нее действительно был довольно давно, и интервалы между приступами постоянно увеличивались, так что по идее обострения может вообще больше не быть. Но когда я за ней вот так наблюдаю, мне опять делается не по себе.

Он прав. Мне тоже казалось, что ее нельзя оставлять одну, а уж тем более с детьми. Хотя ничего плохого она вроде не делает и говорит как будто связно. А внешне, не считая, конечно, этого тяжелого, неподвижного взгляда, она вообще еще очень даже ничего.

— Бог ты мой, — вздохнул Павел, — ты бы посмотрела на нее, когда мы женились! Да мне все кругом завидовали — какая красивая, умная, обаятельная, интересная мне досталась жена! Иной раз хочется к чертовой матери выбросить все эти пилюли, которые подавляют в ней личность и превращают ее в марионетку фармакологии.

Вторая половина дня прошла без эксцессов. Альма отправилась с семьей на прогулку, я осталась дома, чтобы немного отдохнуть. «Порше» тоже исчез. Провалявшись на диване добрых два часа, я уже почти с интересом ожидала возвращения своих гостей.

Хотя Альма после прогулки выглядела физически измотанной, но одновременно бросалось в глаза ее нарастающее душевное беспокойство. Нетрудно было догадаться, что она предпримет при первом же удобном случае. И действительно, она вскоре выскользнула из гостиной, но уже через минуту вернулась, явно разочарованная.

Временами я чувствовала, что она пристально за мной наблюдает.

В этом — допускаю, не самом интересном — месте моего повествования меня вдруг самым пошлым образом прервал и даже несколько напугал громкий храп Розмари, после чего я обиженно заткнулась.

20

За завтраком вид у Розмари слегка виноватый.

— Дело совсем не в тебе, — оправдывается она, — это от гормонального укола я вчера уснула.

Может, и вправду от укола. Я несколько смягчаюсь, когда она в знак покаяния аккуратно перебрасывает на мою кровать свою упаковку земляничного джема и брикетик сахара.

— Знаешь что, — говорю я, — наверно, я назову дочурку твоим именем, но только не вторым, Тирья, это, по-моему, как-то уж слишком, а половиной первого имени — Розмари.

— А которой из половин? — воодушевляется она.

— Пусть у нас будет маленькая Мари.

— Вообще-то за это надо бы выпить! — И мы чокаемся толстыми кофейными чашками. Солидная порция горячего больничного молока, изрядно сдобренного нашим растворимым кофе, выплескивается при этом на рукав ее палевого халатика.

— Но сегодня нам надо обязательно закруглиться, — напоминает она. — Ох, чувствую я, будут еще покойнички.

— Потерпи.

На ужин я подала копченую лососину под укропным соусом.

— Мой последний ужин перед казнью, — пошутила Альма, имея в виду; вероятно, свои будущие больничные трапезы.

Она снова первой отправилась в постель, дети последовали ее примеру. Около полуночи я пробудилась от жуткого сна. Всех подробностей я не помнила, а начинался он вполне безобидно: Альма и Тамерлан (правда, как бы в человеческом обличье) стояли передо мной рука об руку и говорили мне: «Мы хотим пожениться!» На Тамерлане, как и положено коту, были высокие сапоги, а к ним — костюм Робин Гуда в духе Уолта Диснея. Альма являла собой Белоснежку с мертвенно-бледным лицом. «Отдай мне в мужья Тамерлана, и тогда Павел — твой!» — заявила она, и я ужасно обрадовалась такому выгодному, такому счастливому обмену.