Аптекарская роза

— Моя мать… — Даже если Женщина с Реки права и Николас действительно без всякого умысла потворствовал слабости ее матери, все равно он виноват. — Мой любящий муж дал моей матери средство убить себя. Его нельзя было переводить в мастера. Каким образом удалось замять дело?

Оуэн пожал плечами.

— Не знаю. Возможно, тетя Филиппа просветит нас.

— Тетя Филиппа убеждала меня выйти за Николаса. Всячески подталкивала. — Люси поднялась и, подойдя к двери в сад, открыла ее, впустив внутрь слабый утренний свет. — Кто она мне — друг или враг? — прошептала Люси, обхватив себя руками. — Она ведь может сегодня приехать. Я собиралась первым делом приготовить для нее постель.

— Тебе нужно немного поспать.

Люси резко обернулась. Как он слеп.

— Лечь рядом с тем чужим человеком и думать о том, что ты мне рассказал? Да я бы с ума сошла. Не знаю, то ли мне ненавидеть его, то ли жалеть.

— Я обязательно выясню все, что смогу, ради тебя.

— Ты имеешь в виду, ради архиепископа.

Оуэн поднялся и, подойдя к ней, взял ее за руки.

— Повторяю, ради тебя, Люси. — Она невольно взглянула ему в лицо, без повязки, непривычное. Шрам побагровел. Под здоровым глазом пролегли тени. Он был измучен не меньше, чем она. — Сумеешь простить меня? Сумеешь когда-нибудь мне поверить?

— Не знаю. Помоги мне добраться до сути этой проклятой истории, Оуэн, и тогда мы посмотрим. Но ведь твое будущее зависит от его светлости? Я, пожалуй, начну подыскивать нового ученика. Ладно. Работа отвлечет меня.

Она вышла из кухни.

* * *

Наверху она проверила, как Николас. По привычке. Веки его дрогнули, и он открыл глаза.

— Люси? Ты ранена?

— Пустяки. — Она наклонилась, чтобы посмотреть, нет ли у него жара.

Он дотронулся до ее лица, она отпрянула.

— Люси!

Убийца мамы. Ей захотелось причинить ему боль.

— Это Ансельм затеял пожар, ты разве не знал? Он назвал меня дьяволицей. Ведьмой. Блудницей. Этот огонь предназначался мне, Николас. Я должна была в нем сгореть. После этого он ни с кем бы тебя не делил.

— Он безумец. Что он тебе наговорил?

— Ты называешь его безумцем? Но ведь он твой друг, Николас.

— Это было давно, Люси.

— Вот как? С недавнего времени он стал самым желанным гостем. С тех самых пор, как ты отравил Джеффри.

— Нет! — прошипел Николас.

Люси отошла от изголовья кровати. Ее тошнило от его лжи.

— Даже сейчас ты не хочешь сказать мне правду?

— Это не то, что ты думаешь.

— Ты отравил его, Николас. Использовал мастерство, дарованное тебе Господом, чтобы убить Джеффри Монтейна. Он был хороший человек. Благородный. Он любил мою мать. А ты? Неужели ты ревновал к нему?

— Люси, умоляю тебя. Она была моим другом, не более того.

— И поэтому ты ее убил?

— Я не… Я сделал то, о чем она просила.

— А она просила тебя убить Джеффри?

— Я поступил так ради тебя.

— Ради меня? Ты проклял себя ради меня? Ты так говоришь, словно ожидаешь моей благодарности. Я никогда не желала Джеффри смерти. Это не он убил мою маму.

— Ты обвиняешь меня?

— Да.

— Кто тебе об этом рассказал?

— Это был твой долг, Николас, твой.

— Я… виноват лишь в том, что не подумал как следует. Я был очень молод. Но я старался загладить перед тобой вину. Лавка. Скоро ты станешь мастером аптекарем. Никто не смог бы тебе помешать. Кроме Монтейна. Если бы он рассказал кому-то о том, что я совершил… Умоляю, Люси.

Он отказывался отвечать за свой поступок.

— Поспи, Николас. Оставь меня в покое.

— Я люблю тебя, Люси. Я сделал это ради тебя. Но признаться… я не мог.

Ради нее. Он в самом деле был уверен, что убил ради нее. Она вся дрожала, когда выходила из комнаты.

В соседней крошечной комнате, служившей некогда детской Николасу, где потом так недолго прожил Мартин, она приготовила постель для тети Филиппы, а вторую для себя.

21 ДАР

Помощник Ансельма немедленно вскочил, когда появился архидиакон, собиравшийся заняться каким-то делом, перед тем как отслужить мессу.

— Его светлость архиепископ хочет вас видеть.

— Его светлость?

— Он просил вас прийти немедленно.

— В его дом или в приемную?

— В приемную.

Ансельм заторопился. Нечасто в последние дни его вызывали к архиепископу. Он даже подумал, не прослышал ли его светлость о пожаре. Маловероятно. Единственный свидетель погиб. А если бы даже Торсби и узнал что-то, то неужели не одобрил бы? Они ведь с ним в конце концов оба пастыри своей паствы. И он устранил волчицу, грозившую одному из их дражайших агнцев.

Йоханнес проводил его к архиепископу.

Джон Торсби не поднялся из кресла, чтобы поприветствовать Ансельма, а просто указал ему на стул перед своим столом, за которым изучал документы.

— Ваша светлость, для меня большая честь…

— Я позвал вас не для того, чтобы выслушивать любезности. Мне нужно, чтобы вы отправились выполнить одно мое поручение.

Значит, его вызвали не из-за пожара.

— За пределами города, ваша светлость?

— В Дареме.

Он был польщен, что понадобился вдруг архиепископу. Но Дарем! Сейчас это невозможно. Он должен быть рядом с Николасом, когда нужен ему больше всего.

— Прошу простить меня, ваша светлость. Заболел один мой хороший друг. Боюсь, он находится на смертном одре. Мне бы очень не хотелось покидать его именно сейчас.