Араб Пётр Великий. Книга вторая

Мы сговорились с дедом Лымарем о цене в один золотой, и он согласился провести в Ладогу даже джонку.

Я догадывался, что по Неве в Ладогу суда ходили.

* * *

- Вывесь на фонарный столб этот плат, - сказал мне дед, когда мы подходили к Орешку.

Он достал из сумки и протянул мне кусок белой ткани

- То знак добрый для крепости, чтоб не пуляли зазря.

Я подозвал матроса и плат вывесили.

- А если враг такой плат вывесит? - Спросил я.

- Так... Это... Не водим мы сюда ганзу. Да и Тишка вперёд нас ушёл, упредить, что пойду и кого поведу.

- Не водишь ганзу? А меня почему повёл?

- Ты - не ганза, - сказал Лымарь.

- А кто? - Удивился я.

- Не знамо кто, но не ганза. Чо я ганзу не видел? С тех полушки лишней не возьмёшь, а с тебя я целый золотой слупил.

- Так чего ж ты "незнамо кого" в Ладогу ведёшь? - Усмехнулся я.

- Ты сам в Ладогу захотел. Я тебя не понуждал. Токма.... Сюда вход полушка, а выход - две.

Мы как раз проходили крепость.

- Что, не выпустят? - Спросил я с вызовом.

- Каверзу чинить не будешь, выпустят. А пока дознание учиним.

- Ты сам-то, что такой смелый? Ведь во власти моей.

- То тебе мниться. Не ужо ли ты такой смелый, что без опаски служилого человека пленишь? - Усмехнулся теперь дед. - На службе я государевой. И вот тебе тому грамота. Разумеешь буквицы?

Дед достал из сумки грамоту и передал её мне. Развернув её я прочёл:

"Сим вверяется право досмотра и крепости любого чолна и его людишек государему человеку Лымарю Прокопу. За императора всея Русии дьяк Тимофей Пушкарь".

На грамоте на красной шерстяной нити висела сургучная печать.

Я рассмеялся и вернул грамоту Прокопу Лымарю.

- Чо скалишься? - Удивился он.

- Как ты меня ловко окрутил?! - Отсмеявшись сказал я.

- И чо тут смешного? - Буркнул дед.

- Над собой смеюсь, дед.

- Не дед я боле. Служилые мы.

- Да это понятно, - махнул я рукой. - Прав ты, Прокоп Лымарь. Тебя по батюшке как?

- Трифоныч мы.

- Так вот, Прокоп Трифонович, прав ты. Не простой я купец, а посольский делец. Тфу ты, - снова рассмеялся я от того, что заговорил от растерянности стихами. - Посол я от английского короля.

- Чудной ты, человече. И баешь чудно, и деешь чудно. Кажи грамоту посольску.

- Так пошли ко мне, там и глянешь все грамоты. Их у меня много.

- И то. Пусть твои чалятся у тех быков.

Мы прошли в капитанскую каюту, где я предъявил Лымарю свои посольские полномочия.

- И посольские дары везёшь? - Спросил дед.

- Везу.

- Так ты, значиться, герцог? - С удивлением спросил дед. - А это выше графа, али барона?

- Выше. Выше герцога только король.

- Чудно... Видывал я германских баронов и графов, так те, не дай Боже, совсем на тебя не похожи. Вредные зело. Щёки как надуют...

- Я всё больше по морям плаваю, не до дутья щёк мне, Прокоп Трифонович. И что дальше, - спросил я, пряча документы.

Дед глядя на коносамент, качнул одобрительно головой.

- Знатная бамага. Всё чин по чину? Что прописано, то и есть?

- А то, - повторил я присказку деда.

- Посольские дары опечатаны?

- Да. Королевской печатью.

- Така што в грамоте?

- Да.

- В сундуках?

- Да.

- Смотреть не будем. В Московии глянут. А остальное покажешь.

- Смотри.

- Прямо шас?

- А когда?

- Пошли.

Досмотр прошёл без запинки и довольно быстро. Товара у меня в трюме лежало не так и много и лежал он по отдельным камерам, чтобы не сместился во время шторма.

Увидя такой порядок в трюме, дед то и дело качал головой и цокал языком повторял два слова: "Любо" и "Добре", чередуя их и перемежая вопросами по существу досмотра.

В итоге дед поставил на коносамент штамп "досмотрено Орешек" и вернул мне золотой.

- Мы люди служивые, не положено. По Волхову другие поведут. Жди. Щас придут. Прощевайте.

Дед спустился по штормтрапу в ялик с теми же двумя мужиками на вёслах. Ялик, отчалив, двинулся вниз по течению к острову. Я видел, как он размахивал руками, что-то говоря встретившим его мужикам. Вскоре тот же ялик вернулся, и на борт взобрался молодой парнишка лет восемнадцати.

- Вас, чоли, до Нова города поднять надоть?

- Нас, - вздохнул я.

Я, почему-то сожалел, что наши с дедом Лымарем беседы прекратились. Он много мне рассказал об этих местах, в которых он и родился, и вырос. Про набеги и разорения рассказал: то шведами, то финнами, то иными непонятными людишками. Сложная тут была жизнь. "А где легко?", подумал я. Нет в мире таких мест.

Новый лоцман осмотрел мои "микрики" и пришёл к мнению, что они пороги пройдут. Всё-таки река по весне полная, да и лёд сошёл весь.

По Волхову поднимались без приключений, но весело. Первую остановку сделали, как сказал лоцман, на Дубовой пристани.

Я эти места не узнавал, но, судя по всему, именно здесь и ставили в СССР плотину для ГЭС. Прямо на нижнем пороге.

Место было красивое. Плиты порога, с которого скатывалась река, лежали ближе к левому берегу, а возле правого имелся проход шириной метров тридцать. Сама же река здесь растекалась метров за сто. На правом же берегу стояла небольшая деревушка домов в двадцать с пристанью, у которой стояли разных размеров и форм лодьи.

Торговался лоцман, которому я ещё на Ладоге отдал тот же золотой, а я смотрел на предков, и у меня зарождался план.