Араб с острова Банда

Поэтому и завоёвывать их пришлось «дважды». Женщины не сдавались и воевали ожесточённо, так же, как и мужчины. Нисколько не хуже. Традиции каннибализма по всему побережью были аналогичными за некоторыми нюансами, посему я приобрёл здесь послушных воле богов и беспрекословно мне подчиняющихся воинов-амазонок.

— Здравствуйте, женщины! — Крикнул я, ступая на крепкую землю.

Из хижин сначала весело выбежали самые младшие «амазонки», потом их сёстры и матери. Без оружия они не ходили, используя копья, как слеги. Жизнь на болотах диктует свои условия и формирует привычки.

Несколько женщин вышли вперёд и прикоснулись к моим рукам, а потом поднесли свои пальцы к своему сердцу и ко лбу. Так выражались на языке жестов любовь и преданность.

— Нам надо поговорить, — сказал я главной воительнице.

— Твоим людям надо уйти, — сказала она.

— Они оставят подарки и уйдут. Мы уважаем ваши традиции.

Ребята Санчо выложили из сумок соль, сахар, рис, муку и ушли.

— О чём ты хочешь говорить, высший дух? Или пришёл тот день, о котором ты говорил?

— Да, Марго. Пришёл день вам уходить. На моей земле тоже много болот. Мне нужно, чтобы вы были ко мне ближе.

— Мы готовы. Тебе нужна наша сила?

— Да, Марго.

— Это хорошо. Мы готовы, — повторила она.

Она задышала глубже. Её грудь, зафиксированная плетённым из кожи каймана ремешками возбуждающе воспряла сосками вверх.

— Ты думала над моими словами, о том, что вам придётся жить рядом с мужчинами?

— Думала. Это не меняет наших традиций, если к нам не будут относиться, как к женщинам.

В более правильном переводе слово «женщина» на языке имаруи имело более широкий смысл и означало: «существо неопределённого пола, рожающее детей, ублажающее и кормящее мужчин».

— Всё будут относиться к вам, как к моим воинам. Не иначе. Собирайтесь.

Амазонки собрались быстро. Через тридцать минут мы отчалили, вышли из лагуны и пошли в Жанейро.

* * *

Пока я говорил с амазонками, Санчо с двадцатью своими бойцами осматривался в Рио-Гранде. Мы ушли, а они, пересев на окружившие корабли индейские пироги, высадились незаметно для вновь прибывших колонистов, на берег и сейчас вели за ними наблюдение.

Колонисты установили шатры на противоположном от деревни индейцев песчаном берегу устья реки, и стали вырубать кустарник и деревья, подготавливая площадку для установки форта.

Индейцы, с интересом рассмотрев предложенные им на обмен стеклянные и иные украшения, взамен ничего не предложили, даже еды.

— Странные здесь дикари, — сказал дон Коутиньо капитану флагмана. — Я многих видел: и в Африке, и в Восточной Индии, и все они с удовольствием меняли еду на украшения. Они все любят украшения. Особенно мужчины. И Фернандо рассказывал, что здесь тоже любят бусы.

— Странные индейцы! Согласен! И вид у них угрожающий, а страха в глазах никакого.

— И почтения, — добавил монах.

Они втроём ещё не сходили на берег, хотя каждому очень хотелось ощутить ногами земную твердь, но странное поведение аборигенов настораживало опытных колонизаторов.

— Оставьте на борту усиленную вахтенную команду, капитан. И хорошенько осветите ночью борта.

— Будет исполнено, командор.

Стемнело быстро. Вахтенные трёх парусников всматривались в чёрные волны лагуны. Всхлипывающие звуки ударявших в борта волн наводили тоску. Усиливало неприятное чувство тревоги излишне «синкопическое[28]» бухание барабанов и заунывное дудение и сопение флейт, доносившееся с освещённого кострами индейского берега.

Прошло очень много времени после заката, прежде чем вахтенные заметили приближающиеся сначала огни, а затем и силуэты освещённых факелами пирог.

— Огни по правому борту! — прокричали почти одновременно с трёх парусников.

Звуки барабанов и дудок слышались совсем рядом, но огни не приближались, оставаясь за зоной оружейных выстрелов.

Южный крест завалился на бок, когда тревожащие звуки смолкли. Остались только скрип цикад и редкие крики ночных птиц.

— Продолжать смотреть в оба! — Крикнул боцман.

Но до рассвета ни звуки, ни лодки аборигенов вахтенных больше не тревожили. Над лагуной наступила предрассветная тишина. Смолкло всё. Восток вспучивался багровым солнцем.

Санчо, укрытый связкой пальмовых листьев, дрейфовал по течению, слегка подрабатывая руками. Рядом сплавлялись ещё шестнадцать его боевых пловцов. По две двойки на каждый корабль. Каучуковые загубники плотно прилегали к губам. Дышалось сквозь прижатую к голове бамбуковую трубку легко и свободно.

В предрассветных сумерках они подплыли к парусникам со стороны кормы и с помощью нехитрых приспособлений заклинили рули. Потом взобрались на палубу флагмана, тихо перерезали дремлющую вахту и спящих праведным сном на палубе матросов, добравшись даже до матроса, спящего в «вороньем гнезде».

Очистив палубу от трупов и заклинив двери кают, Санчо с командой поставили на флагмане паруса и, снявшись с якоря, отправились на выход из лагуны. Вахтенные на трёх парусниках попытались окликнуть их, но увидев на палубе разукрашенные татуировками и боевой раскраской индейцев, открыли пальбу из мушкетов, перебудив своих офицеров.