Араб у трона короля

Мартин отстегнул от пояса ножны, повесил их на седло, вынул из ножен, притороченных к седлу кинжал и с удивлением посмотрел на мои сабли.

— Не люблю шпаг, — сказал я.

— О! Османские мечи! — Сказал он тихо.

— Не совсем, — возразил я.

— Я беру двух братьев, а вы прикрывайте мне спину. Справитесь? — Спросил он.

Мартину шёл пятьдесят первый год.

— Давненько не брал я в руки «шашек», — пошутил я. — Не много ли вам двоих?

Группа зачинщиков конфликта выглядела нерешительно. Братья явно не рассчитывали на возможность поединка.

Я крутанул восьмерку, разминая кисти рук. Воздух вокруг меня взвизгнул и загустел.

— Не распугайте молодёжь, — тихо произнёс Мартин. — Я хочу пощекотать этим выскочкам рёбра.

Мне шёл пятьдесят второй год, но выглядел я так же, как и тогда, когда «сверзился» сюда в этот мир, то есть на тридцать. «Молодёжь» всё же решилась и, вооружившись, двинулась на «старичков», которые сначала стояли плечом к плечу. Но получилось, что братья пошли не к Мартину, а ко мне.

— Э-э! Сюда! — Лютер махнул им шпагой, но тут же был вынужден парировать выпад Брэнтона. Братья же кинулись на меня, одновременно пытаясь достать остриями шпаг отработанными приёмами: один колющим, другой рубящим. Это меня и спасло.

Я, действительно, давно не брал в руки сабель и сейчас именно синхронность парных ударов братьев позволила мне войти в ритм боя, и постепенно, парируя их выпады, переключить руки и тело на аритмичность движений.

Сабли имели развесовку в гарде и позволяли финтить. Сделав несколько контрвыпадов, я слегка подрезал обоих братьев. Шпаги были чуть-чуть длиннее сабель, но в контратаку сабли возвращались намного быстрее.

Резко переключившись на одного противника, в то время когда второй отступил, слегка задетый в ногу, я, «ножницами» выхватил шпагу из руки младшего Гилдфорда, и резанул его по животу и правому боку. Камзол и белая рубаха Генри Гилдфорда лопнули и обильно наполнились кровью. Он отступил.

Эдвард Гилдфорд кинулся на меня, но его шпага, отбитая саблей, ушла вовнутрь, и я кольнул его кончиком острия другой сабли в правый бок под рёбра, едва не достав печень. Раны, у обоих братьев были не глубокие, но существенные. Кровь из них текла обильно.

Я прочертил на камзолах братьев кончиками сабель ещё несколько разрезов, но, увидев их умоляющие взгляды и опущенные руки, прекратил глумление.

Мартин никак не мог справиться с Брэнтоном. Он был ранен в правую руку и фехтовал левой. Однако и левой он работал уверенно. Теперь его правый бок был далеко от кинжального клинка, и он всё время заступал своей левой ногой за правую руку Брэнтона.

Наконец-то, удачно отбив шпагу, Мартин кольнул соперника подмышку и острие его шпаги вышло из плеча Брэнтона, вероятно пробив сустав, потому что Брэнтон выронил шпагу и громко закричал.

— А!

Его крик был таким пронзительным, что кони, удерживаемые за поводья моими патагонцами, шарахнулись в сторону, едва не вырвавшись из рук наблюдающих за поединком охранников.

— Тихо, мальчик, бывает не так больно, но смертельно, — сказал Лютер, ударив его навершием рукояти кинжала в лоб.

Тело Брэнтона обмякло и Мартин дал ему повалиться на левый бок.

— Эк вы его… Не гуманно… — Сказал я.

— Чтобы не орал, когда вытаскивать клинок буду. Плотно засел.

Он пытался вытянуть свой клинок, но тот вылезать не хотел и тянул за собой тело.

— Придержите его, Питер.

— Вы руку его прижмите к телу, чтобы сустав не клинило, — посоветовал я и прижав правую руку Брэнтона к телу, схватил его за камзол. Шпага вышла почти со скрипом.

— Знатный удар! — Восхитился я.

Оказав первую медицинскую помощь и погрузив в коляску, потерпевших повезли обратно в Нидхам, где, по словам братьев, сидели в замке целые и невредимые родственницы падре.

До замка было всего три километра, но Брэнтон успел очнуться, попытался узнать у братьев, куда его везут, но вскрикнув, снова затих, потеряв сознание.

Подъехав ближе я увидел, что от замка осталось одно название. Практически полностью разрушенные стены и башни очень древнего сооружения лежали в руинах, поросших травой и кустарником. Лишь одно его крыло имело полуразрушенную башню и часть почти целой стены.

Коляску с раненными мы отправили во вполне ухоженную трехэтажную усадьбу, стоящую рядом с замком, а сами поскакали к крепости. Как не странно, к башне вела вполне себе приличная дорожка шириной метра полтора с пробитой глубокой колеёй. В башне функционировала тюрьма этого городка, догадался я.

Действительно, у башни стояла небольшая караульная казарма, в которой отдыхало шестеро латников. Двое из них стояли у башни.

— Кто старший? — Спросил я.

— Я старший, — сказал вышедший из казармы воин.

Камзол у него был явно добротнее, чем у охранников, одетых во что попало.

— Я — Питер Диаш — распорядитель его королевского величества. Это, — показал я, — малая королевская печать. Велите привести женщин, помещённых в башню вчера. И не вздумайте шутить со мной, офицер, не то, окажетесь в этой же башне до конца дней своих. Вы ведь поместили их безо всякого на то основания?