Арабская авантюра

— Я благодарен за то, что ты его сжег, — ответил Фейсал. Он не выглядел беспомощным человеком, утратившим надежду, потрясенным. Он был тих и тверд, словно обрел ненадежную опору и готовится встретить ураган.

— Это означает, что все вокруг тебя предатели, — продолжал Грим.

— Не все, — перебил его Фейсал.

— Но многие, — ответил Грим. — Твои арабы — верные отчаянные люди, но среди твоих сирийцев есть псы, которых может подкупить любой.

Это называется «сказать начистоту». Представьте себе майора на иностранной службе, который явился к королю, как снег на голову, с подобными заявлениями. Согласитесь, это неслыханно. Но Фейсал выслушал Грима учтиво.

— Я отличаю одно от другого, Джимгрим.

Грим поднялся и пересел лицом к Фейсалу.

Мой друг разозлился не на шутку и сдерживался просто чудом. Я никогда еще не видел его в такой ярости.

— Это означает, — продолжал он, упершись в колени и в упор глядя на Фейсала, — что французы готовы перейти в наступление. Это означает, что они уверены, что ты уже почти у них в руках, и уже настроились полюбоваться твоим концом. Они устроят тебе громкий военно-полевой суд, а потом принесут извинения.

— Иншалла, — ответил Фейсал. Это означало: «Если будет на то воля Аллаха».

— Вот уж точно! — взорвался Грим.

Он еле держал себя в руках. Я видел, как дрожит его шея и как блестят на висках бисеринки пота. Наконец-то мой друг предстал перед нами без маски.

— Аллах назначает жребий каждому из нас. Полагаешь, мы здесь просто так? Здесь и сейчас?

Фейсал улыбнулся.

— Я рад вас видеть, — по-простому признался он.

— Ты собираешься драться с французами? — внезапно спросил его Грим. Это прозвучало как апперкот с близкого расстояния.

— Я должен сражаться или сдаться. Они послали мне ультиматум, но задержали его, чтобы не дать мне времени ответить. Срок уже истек. Вероятно, они начали наступление.

— И ты намерен сидеть здесь и ждать их?

— Я буду на передовой.

— Ты знаешь, что у тебя нет шансов.

— Мои советники думают, что мое присутствие на передовой достаточно воодушевит наших людей, чтобы одержать победу.

— У тебя есть чары против горчичного газа?

— Это наша слабость. Нет, у нас нет масок.

— А ветер в эту пору дует с моря. Твое войско попадет прямо в ловушку, и ты с ним вместе. Из тех, кто советует тебе идти на передовую, половина станет биться подобно львам, накрытым сетью, а другая половина продаст тебя французам! Твои пятьдесят тысяч растают, как сливочное масло на солнце, и твои люди останутся без предводителя!

Фейсал размышлял с минуту, откинувшись назад и наблюдая за лицом Грима.

— Мы провели военный совет, Джимгрим, — сказал он наконец. — Единодушно весь штаб принял решение сражаться, и кабинет его поддержал. Я не могу отменить приказ при всем желании. Что бы ты подумал о короле, который бросил свою армию, попавшую в ловушку?

— Никто никогда не обвинит тебя в трусости, — ответил Грим. — Твоя храбрость известна. Вопрос в другом: хочешь ли ты, чтобы вся твоя храбрость, все силы, которые ты вложил в арабское дело, пропали даром? Хочешь, чтобы надежда на независимость арабов задохнулась от дыма и ядовитого газа на поле боя?

— Это разбило бы мне сердце, — признался Фейсал. — Хотя одно сердце едва ли что-то значит.

— Это разбило бы не только твое сердце, — парировал Грим. — Миллионы смотрят на тебя как на своего вождя. Я не в счет. Лоуренс не в счет.

И все прочие немусульмане, которые кое-что для тебя сделали. Большинство сирийцев не в счет, ибо они просто интриганы-политики, которые используют тебя, разномастный сброд, у которого нет одной цели и единой веры, столь запутавшийся и погрязший в разврате, что они даже не понимают, на чьей они стороне! Будь у сирийцев достаточно твердости, они бы давно сплотились вокруг тебя так решительно, что их никто бы не одолел.

— К чему ты клонишь? Что ты предлагаешь? — спокойно спросил Фейсал.

— Твое место — в Багдаде, а не в Дамаске!

— Но я здесь, — возразил Фейсал, и впервые в его голосе послышались признаки нетерпения. — Я пришел сюда в ответ на призыв союзников, полагаясь на их обещания. Я не просился в короли. Я к этому не стремился. Пусть станет правителем любой, кого выберут арабы, и я буду честно трудиться, помогая ему. Но арабы выбрали меня, и союзники согласились. Только после того, как союзники выиграли войну с нашей помощью, французы начали выдвигать возражения, и британцы от меня отступились. Теперь слишком поздно говорить о Багдаде.

— Не поздно! Слишком рано! — Грим стукнул себя кулаком по колену, и Фейсал невольно рассмеялся.