Арабская авантюра

— Тогда неси ее осторожно, — посоветовал Грим. — Рэмсден, возьми машину, в которой мы приехали. Найди того банкира. Это он подкупил штаб Фейсала, или я здорово ошибаюсь. Доставь его сюда.

— А если он откажется?

— Доставь его к нам. Возьми с собой Джереми. Сперва пусти в ход дипломатию. Скажи ему, что заговор с целью похищения Фейсала раскрыт в последнюю минуту, но дай понять, что сам он вне подозрений. Если сможешь, сделай так, чтобы он отправил во Французский Генштаб донесение и настоял, чтобы они ни в коем случае не упустили Фейсала, при котором будут двое гражданских и Лоуренс. Когда все это сделаешь, вези его сюда — как угодно, хоть в мешке.

— Как его зовут и где он живет?

— Адольф Рене. Его дом знают все. Джереми, пока не наступит момент, постарайся, чтобы никто и ни при каких условиях не перепутал тебя с Фейсалом, но учи роль и будь готов влезть в его шкуру. Нарайян Сингх, оставайся со мной. Мы с тобой займемся грязной работой… За дело, Рэмсден.

Когда прилив, о котором говорил Шекспир, достигает высшей точки, обстоятельства начинают работать, как часовой механизм, и шестеренка цепляет за шестеренку. Забудьте все теории и рассуждения о воле человека, противостоящей космическому закону. Я говорил, говорю, и можете спорить со мной, сколько душе угодно: вы слуга Вселенского Закона, и чем ближе вы к оси Великого Колеса Судеб, тем служит Вселенскому Закону, тем меньше у вас возможность действовать по своему усмотрению — едва ли больше, чем у часов, показывающих время. Если вы знаете этот секрет, то любой, кто мнит себя творцом истории, вызовет у вас только смех. «Строку к строке перо кладет, и вспять его не повернет ни ум, ни вера…». Старик Омар, который делал шатры, знал, что так оно и есть. Грим еще говорил, а я почти слышал, как стучит Маховик Прогресса, когда распахнулась дверь, и штабной офицер, который появился на пороге, пригласил Грима на совещание к Фейсалу.

Грим немедленно попросил для меня машину (иначе мне бы ее никто не дал), и в следующий миг мы с Джереми мчались во тьме под проливным дождем по узким улочкам. Порой колеса погружались в воду по самую ось, а вода заливала пол, когда наша машина накренялась, переезжая через канаву на перекрестке. Араб-водитель знал дорогу. Я пришел к выводу, что у него имелся компас в голове и запас заклинаний против несчастных случаев, а сам он был совершенно безбашенным малым и мог вдохнуть веру в изношенные рессоры. На большинстве улиц, по которым мы неслись, двум машинам было бы не разъехаться. Как-то раз верблюд попытался пристроиться рядом с нами, но поплатился за это: его отбросило в проулок хвостом вперед, и мы еще целый квартал слышали, как он ревет от ярости.

Остановка была под стать путешествию. Тормоза истошно взвизгнули, и нас с Джереми толкнуло вперед, когда машина врезалась в поребрик перед огромной дверью. Бронзовый молоточек на ней в лучах наших фар сиял, как чистое золото. Мы попросили араба подождать, вылезли и провалились по колено в лужу, а потом и вовсе чуть не упали в нее, споткнувшись о большой камень, на который следовало вставать, чтобы пройти к двери в такие дни. После этого мы громко, настойчиво и яростно молотили в дверь этим самым молоточком, как и полагается людям с мокрыми ногами и разбитыми носками ботинок: в таком состоянии не до соблюдения обычаев.

Мы стучались по очереди, пока нам, наконец, не открыли. Слуга банкира со свечой в руке уставился на нас и поинтересовался во имя тысячи и одного черта, коих Соломон вскипятил в масле, что за бесстыжие негодяи учинили этот шум. На заднем плане маячил сам банкир — вероятно, он решил, что это явились французы, и через плечо слуги высматривал за дверью французские кепи. Тогда мы протиснулись в дверь, отпихнули слугу и вошли.

— Берегитесь, у меня пистолет! — объявил банкир.

— Тогда три выстрела в меня за шиллинг, — парировал Джереми.

— Кто вы?

— Велите этому дрожащему дурню поднести свечу, и увидите.

— О, это ты? Я же сказал: приходи утром. Сейчас я не желаю никого видеть!