Арабские сны

Две фигуры — мужская и женская — появились на горизонте. Первой шла молодая красивая девушка в длинной золотистой накидке. Я узнала ее — это была та самая юная нимфа, которая сидела рядом с валиде во время праздника у падишаха.

Отстав от нее на пару шагов, следом шел красивый юноша не более двадцати лет. Его смуглое лицо, слегка раскосые глаза и пухлые губы выдавали в нем представителя кочевых народов. Об этом же свидетельствовал и его костюм, отличающийся от мужских нарядов персов. Черные кожаные штаны блестели на солнце, а жилетка, надетая поверх белоснежной льняной рубахи, выгодно подчеркивала сильные плечи. Вместо высокого тюрбана на его голове был треугольный головной убор, отороченный черным мехом.

— Это же шахская родственница, — прошептала я Лерке, в то время как парочка остановилась в нескольких метрах от беседки.

— Эфсуншах-ханум, — сказала Лерка, едва шевеля губами, — родная сестра падишаха.

— Ты прям ходячая энциклопедия.

— Станешь тут энциклопедией, когда две недели с утра до ночи учеба.

— Тсс, — я приложила к губам палец, — давай послушаем, о чем они говорят.

Лерка кивнула, и мы начали напряженно вслушиваться в их отдаленные голоса.

— Госпожа, вы разрываете мое сердце на куски! — донеслись до нас пылкие слова юноши. — Мне незачем здесь больше оставаться! Моя доля теперь — верный конь и бескрайняя степь.

— Далат, это не я разрываю ваше сердце, а воля падишаха! Моя жизнь решена, он выдает меня за старика Ансара, бейлербея Карадагского ханства, чтобы укрепить границы с юга.

— Госпожа, одно ваше слово — и я голову сложу за вас! Давайте сбежим!

Вдалеке раздался треск сухих веток и громкие голоса. Эфсуншах испуганно осмотрелась и, слегка коснувшись своей рукой лица возлюбленного, быстро скрылась в лабиринте садовых дорожек, оставив юношу наедине с его несчастьем.

— Вот это страсти-мордасти! — удивленно выдала Лерка, во все глаза таращась на молодого монгола.

— Тише, мне кажется, сюда идет Джахан, — сказала я, всматриваясь в силуэты появившихся теперь с другого конца поляны людей.

Возглавляли процессию двое. Первый — огромный, как скала, пожилой мужчина в красном кафтане с нашитыми кожаными аппликациями и в высокой треугольной шапке из войлока, обшитой рыжим мехом лисицы. С его плеча свисал длинный лисий хвост. Рядом с ним — Джахан в золотистом кафтане и высоком головном уборе, похожем на трапецию. Сразу за ними шел Первиз-бей и четверо бессмертных в красных одеждах и высоких кожаных шапках, напоминающих янычарские кече.

Молодой «Ромео», заприметив падишаха и его гостя, снял шапку, оголив блестящую лысину, из самого центра которой росла тоненькая черная косичка.

— Отец, повелитель, — сказал он и почтительно поклонился обоим мужчинам.

— Далат, как ты возмужал! — воскликнул падишах и похлопал его по плечу. — Идем с нами, мы с Алтан-ханом обсуждаем ваши дела на китайской границе, мне интересно будет послушать твое мнение.

Юноша улыбнулся и благодарно склонил голову.

— Благодарю вас, повелитель, за приглашение. Для меня честь обсуждать с вами дела государства.

И процессия двинулась дальше, в глубь лабиринтов из постриженных кустов сумахов и ровных, точно искусственных, пробковых деревьев.

— Подумать только, — прошептала я, — сын монгольского хана влюблен в сестру падишаха, а ее выдают замуж за азербайджанского бейлербея. Вот это «Санта-Барбара»!

— Идем, пока нас тут не застукали, — предложила подруга и сама же первой поспешила воспользоваться своим советом. Я вышла за ней следом.

— Возвращаемся, — я подхватила Лерку под руку, — у меня есть мысль, как помочь влюбленным соединить свои сердца, а мне — заполучить нового союзника. Мне не терпится все тебе рассказать, но здесь у каждого куста есть уши.

И вновь я с благодарностью вспомнила Наталью Марковну (или Моркву, как называли ее за глаза студенты) — преподавателя истории в институте, которая завалила своим «непрофильным» предметом добрую половину нашего курса. Уж я-то назубок выучила все ее лекции, особенно те, которые касались татаро-монгольского ига и развала империи Тимура. Во всей этой истории была одна интересная деталь — борьба монголов с китайскими императорами. И как мне уже было известно, победа в ней будет за потомками Тамерлана. Захочет ли Джахан отдать Эфсуншах за старика Ансара, когда он может заключить куда более выгодный союз, который откроет ему двери для торговли с Китаем?

За этими размышлениями я не заметила, как мы подошли к залу джарийе. Огромное пространство было заполнено криками и причитаниями, точно кто-то умер. Мы с Леркой переглянулись и поспешили внутрь. В центре комнаты, прямо на полу, лежал один из моих охранников. Его глаза были закрыты, а над лицом склонилась лекарша с зеркалом.

— О аллах! — причитала хазнедар, покачивая головой. — Ну говори уже, жив ли?

— Мне жаль, Наргес Хатун, — ответила лекарша, поднявшись с колен, — ага мертв. Слишком много яда, быстро добрался до сердца.

Собравшиеся полукругом возле тела аги девушки разом ахнули, как будто репетировали эту сцену не одну неделю.