Арабские сны

— Вы лукавите, когда отрицаете свою вину, — падишах поморщился, словно увидел плохую игру актера на театральных подмостках, — и я не могу понять, откуда у вас столько сил и энергии на все эти интриги? Не мог понять до вчерашнего вечера. Теперь мне все ясно.

Валиде склонила голову набок и удивленно приподняла брови.

— И что же ты понял? — с ухмылкой спросила она, отведя глаза в сторону и начав рассматривать убранство шахской террасы, словно дела, о которых шла речь, ее и вовсе не касались.

— Вместо того, чтобы отталкивать от себя мою любимицу, вы должны быть благодарны ей, — сказал Джахан, разделяя слова, на что лицо валиде лишь сильнее скривилось в ухмылке, — Рамаль любит вас и желает вам добра. Она открыла мне глаза на источник вашей печали и, как следствие, чрезмерного усердия в вопросах моей личной жизни.

Женщина украдкой бросила на меня испепеляющий взгляд, заставив припечататься спиной к балюстраде.

— Валиде, — ласково произнес Джахан, сменив тон, — все наши беды от любви. А ваши — от ее отсутствия. Я знаю о ваших чаяниях и надеждах и готов исполнить их. Все для того, чтобы вы, моя прекрасная и величественная мать, смогли обрести свое счастье!

— О чем ты толкуешь, Джахан? — с плохо скрываемым испугом в голосе воскликнула женщина.

— Не беспокойтесь, матушка, я уже все решил! — падишах прошел к дивану, сел на него и жестом пригласил ее присоединиться. Она недоверчиво посмотрела на него, но приглашение приняла.

Не обращая на меня никакого внимания, точно я была мебелью или предметом обстановки, она, выпрямив изящную спину, повернулась лицом к сыну.

— Сын мой, объясни наконец, что ты задумал? Я теряюсь в догадках!

Джахан улыбнулся и накрыл ее руки своими ладонями.

— Я знаю о той глубокой скорби, в которой вы пребывали после смерти моего отца и вашего любимого мужа падишаха Исмаила. Но также я знаю о том, что вы еще молоды и полны сил и в вашем сердце еще есть место для любви.

— Джахан, к чему ты клонишь?

Валиде откровенно начинала нервничать. Это было заметно невооруженным взглядом. Ее щеки покраснели, а грудь стала вздыматься в такт учащенному дыханию.

— Я знаю, что никто и никогда не займет в вашем сердце место моего благословенного отца, да простит Аллах ему грехи, но также я знаю, что вы должны продолжать жить и радоваться жизни.

Валиде вскочила с дивана как ужаленная. Она с ужасом посмотрела сначала на меня, а затем на сына, догадавшись наконец, к чему ведет этот разговор.

— Я живу полной и счастливой жизнью и не прошу у Всевышнего ничего, кроме благополучия государства и твоего здоровья. Я не понимаю, к чему этот разговор, Джахан! Моя жизнь меня полностью устраивает. Я не хочу ничего в ней менять.

Повелитель снисходительно улыбнулся и встал рядом с ней.

— Валиде, не стоит прятать за маской безразличия свою любовь. Отбросьте ненужное стеснение. Я ваш сын и желаю вам счастья. Вам нечего стыдиться. Ансар-паша достойный человек и важный для нашего государства бейлербей. Я одобряю ваш выбор.

Брови валиде поползли вверх. Она открыла рот и не могла вымолвить ни слова, жадно глотая прохладный утренний воздух.

— Какой еще выбор? — наконец сказала она дрожащим от волнения голосом. — Ансар-паша, безусловно, достойный человек, но мое сердце не испытывает к нему ничего, кроме уважения и почтения!

— Уважение и почтение — очень важные чувства для семьи, валиде, — важно заметил Джахан. — Очень хорошо, что вы испытываете их к Ансар-паше, потому что я решил выдать вас за него замуж. Довольно вам хранить траур! Обряд заваджа проведем осенью, после Курбан-байрама. Я сегодня же дам все необходимые распоряжения по подготовке к празднованию этого события.

У валиде в прямом смысле слова отвисла челюсть. Я отвернулась к саду, чтобы она не видела моей торжествующей ехидной улыбки, и едва сдерживала себя, чтобы не начать хохотать. Эта сцена была и трагична, и комична одновременно.

В воздухе повисло тяжелое напряжение. Атомы кислорода, словно впитав в себя всю ненависть и ужас валиде, придавливали меня к земле. Стало просто невыносимо находиться на этой террасе.

— Это небывалое для женщины моего положения унижение, — наконец заговорила она. — Хорошенько подумай, на что ты обрекаешь свою мать, мой повелитель!

Я услышала ее быстрые удаляющиеся шаги, а затем звук закрывшихся с грохотом дверей.

Джахан был растерян. Он колебался. В его взгляде скользило недоумение и разочарование. Он явно не ожидал такой яростной реакции. Зато я ожидала.

— Женщины — сложные натуры, — начала я издалека, стараясь не перегнуть палку и не подтолкнуть его к перемене решения, — ей неловко и стыдно, мой падишах, но это пройдет. Любовь исцелит ее гордыню и страх.

— Иншааллах, Рамаль, — тихо ответил он. — Теперь иди к себе. Мне нужно работать.

Я присела в реверансе и направилась к выходу. Оставалось только ждать. Ждать свадьбы, но сначала ответного удара.

ГЛАВА 39