Арабский кошмар

Тут, как, впрочем, и в любой другой момент, можно сделать перерыв. При мне рассказывали истории, привезенные с Запада, и слушал я их изумленно, едва способный осознать, что это именно истории, столь стремителен был ход событий, когда градом стрел они летели к намеченной развязке. На неторопливом, объятом сном Востоке все по-другому. Историю, которую вы слушаете, скорее можно представить себе в виде ряда кроватей, связанных слабой нитью… простите, я, конечно, хотел сказать – в виде бус, нанизанных на тонкую, слабую нитку, – бус, похожих на те четки, что перебирают, сидя у входа в кофейню, скучающие старики. Нет, четки тоже не совсем подходят. Лучше вообразить ее в виде веревочной фигуры эфемерных очертаний – одной из тех, что, играя, образуют дети, когда дергают пальцами за петельки. Я слышал, что она зовется кошачьей колыбелью. Кошачьи колыбели, четки, бусы, стрелы – о чем это я? Суть в том, что тут, как, впрочем, и в любой момент, вы можете сделать перерыв. Сегодня вы услышали достаточно. Ради Бога, переведите дух. Отдохните немного. Поспите. Дальнейшее потребует напряжения…

Взлетает один апельсин. Опускается другой. Движения жонглеров удивительно неторопливы. Медленно описывает бесконечный круг на перекладине акробат. Уже очень поздно, и толпа за воротами Зувейла начинает редеть. Кошачий Отец ходит от будки к будке. Вот человек, который исполняет трюк с канатом. Вот эскаполог, на все руки мастер, который ужом выползает из любой ловушки. Вот огнеходец, который чрезвычайно рад, но не тому, что не испытывает боли, а тому, что испытывает ее лишь в ногах. Вот телепат – мальчишка, сидящий на деревянной скамеечке и одной лишь силой мысли прилюдно достигающий оргазма. Вот человек в грязном белом тюрбане с обезьяной на стуле, чем они занимаются – неясно. Вот медведь-плясун с хозяином. Вот факир, который больше причиняет боли зрителям, нежели себе, когда протыкает щеки и губы утяжеленными иглами.

А есть и еще кое-что: Баш Чалек – великан в цепях, театр теней, пожиратель камней, чертенок в бутыли, канатоходец, гермафродит. Все это – Цирк Тяжких Испытаний. Артисты – в основном монголы и индусы. Ежевечерне отправляют они свои тайные шаманские обряды смерти, воскрешения и воссоздания. Девочку разрезают пополам, мальчика расчленяют, избивают до смерти дубинкой кролика в мешке – чтобы потом они вновь появились живыми и невредимыми под гром литавр. Ежевечерне эти профессиональные герои испытывают себя огнем, водой и сталью и демонстрируют способность человека упиваться болью. Публика знает, что ее дурачат. За то она и платит деньги.

Наконец Кошачий Отец добрался до клетки Хабаша. Надпись над прутьями гласила: «Обращайтесь с вопросами к Хабашу – рабу, который ходит и говорит во сне. Предсказание смертей. Розыски возлюбленных». Подойдя к клетке, Кошачий Отец просунул между прутьями чашку. Хабаш не пошевелился. Он выглядел измученным и был покрыт рубцами и кровоподтеками – увечьями, полученными во сне, при ударах о прутья. Они долго молча разглядывали друг друга.

В конце концов Кошачий Отец, по-видимому, потерял терпение:

– Ну, что?

– Чашка не говорит «выпей меня», – Хабаш скрестил руки на груди.

Старик вспылил.

– Я говорю, выпей ее.– Взгляд его был устремлен в глаза Хабашу.– Выпей и послушай, что я скажу.

Хабаш неохотно отхлебнул глоток жидкости.

– У меня пропала книга…

– Я не брал.– Несмотря на испуг, Хабаш все еще пытался разозлить Кошачьего Отца, но Отец, довольный тем, что Хабаш признает его превосходство, вновь обрел привычное спокойствие.