Арабский мир в эпоху «Тысячи и одной ночи»

У Шаха аль-Кермани, другого знаменитого святого, была прекрасная дочь, которую хотел взять в жены правитель страны. Святой потребовал три дня, чтобы обдумать предложение суверена. В течение этого времени он посетил несколько мечетей, в одной из которых увидел молодого человека, смиренно склонившегося в молитве. Подождав, пока тот закончит молитву, святой заговорил с ним: «Сынок, ты женат?» Услышав отрицательный ответ, он сказал: «У меня есть девушка, воплощенная добродетель, которая знает наизусть весь Коран и наделена красотой. Желаешь ли ты взять ее в жены?» – «Разве названная вами девушка, – сказал молодой человек, – согласится выйти за меня замуж, когда у меня всего три дирхема?» – «Я отдам ее тебе в жены, – молвил святой. – Она моя дочь, а я Шах, сын Шуджаа аль-Кермани. Дай мне свои дирхемы, чтобы на один дирхем я купил лаваш, на другой – какое-нибудь острое блюдо, а на третий – благовоний». Они составили брачный договор, но когда невеста пришла к молодому человеку, то увидела черствый кусок хлеба, помещенный поверх его кружки. После этого она набросила на себя чадру и повернулась, чтобы уйти. «Теперь я понял, – сказал ей муж, – что дочь Шаха аль-Кермани разочарована моей бедностью». Девушка ответила: «Я ухожу не из боязни бедности, но из-за слабости твоей веры, видя, как ты откладываешь хлеб на завтра»[74].

Один из моих друзей в Каире, Абу-ль-Касим из Гиляна, позабавил меня длинным повествованием о смирении и других средствах, при помощи которых он добился звания вали. Этими средствами были в основном самоотречение и абсолютное упование на Провидение. Он оставил родной дом в состоянии крайней нужды и полной наготы с целью странствий по всей Персии, по соседним странам и более отдаленным регионам в поисках духовного руководства. Много дней он избегал поселений людей, постился с восхода солнца до заката и ничего не ел после этого, кроме небольшого количества травы, листьев или плодов диких фруктовых деревьев. Постепенно он приучил себя к почти полному воздержанию от пищи. Его ноги, покрывшиеся вначале волдырями и израненные острыми камнями, вскоре огрубели. Тело же, вопреки законам природы, стало (по его собственной оценке) более плотным и крепким. Загоревший на солнце, с черными волосами, покрывшими плечи (из-за отказа пользоваться бритвой), он приобрел в своей наготе дикий и пугающий вид. При первом же появлении в городе его стала преследовать стая мальчишек, забрасывая камнями. Тогда он удалился и по примеру прародителей соорудил себе частичный покров из листьев. Впоследствии он поступал так всегда в подобных случаях, никогда не оставаясь в городе слишком долго, поскольку листья его покрова увядали. От жилищ людей он всегда держался на расстоянии, за исключением нескольких дней поста, когда блуждание по безводной пустыне вынуждало его принять кусок лаваша или пиалу воды из рук какого-нибудь сердобольного существа.

Он особенно боялся помощи со стороны грешника или демона в человеческом обличье. Проходя по испепеленной солнцем, заброшенной дороге в местности, где в течение трех дней не находил никакой пищи, даже травинки, где не было даже капли воды, чтобы смочить горло, он изнемог от жажды и обратился к Аллаху с мольбой, чтобы Он прислал ему посыльного с кувшином воды. «Но, – просил он, – пусть вода будет помещена в зеленый багдадский кувшин, чтобы я знал, что она – от Тебя, а не от шайтана. Когда же я попрошу посыльного попить, пусть он нальет воду мне в ладони, чтобы я не злоупотреблял удовлетворением своего плотского желания».

– Я оглянулся назад, – продолжал рассказчик, – и увидел человека, несшего зеленый багдадский кувшин. «Дай мне попить», – попросил я. Тот подошел, вылил воду в мои ладони и удалился! Клянусь Аллахом, все так и было!

Радуясь тому, что это чудо является доказательством приобретения им определенной степени валийства (или святости), и, освежившись водой, он продолжил путь по пустыне, более чем когда-нибудь еще утвердившись в правильности своего курса на самоотречение, которому, хотя и не следовал безукоризненно, все же обязан возможностью отличиться. Однако иссушающая жажда вскоре вернулась, и он почувствовал, что находится на грани обморока, когда увидел впереди холм, из подножия которого тек ручей. Во имя смирения путник решил взобраться на вершину холма, перед тем как испить воды, и к концу дня он с большим трудом достиг этой цели. Стоя на вершине, он заметил, как внизу приближается отряд всадников. Они остановились у подножия холма, когда их предводитель обратился к нему по имени: «О, Абу-ль-Касим! О, Гиляни! Спускайся вниз и попей воды!» Но, повинуясь внутреннему голосу, говорившему, что это был иблис с сыновьями, злой гений, гилянец подавил соблазн спуститься вниз и оставался на вершине холма до тех пор, пока соблазнитель со своими спутниками не отъехали и не исчезли из вида. Затем солнце скрылось за горизонтом. Жажда Абу-ль-Касима ослабла, и он воспользовался лишь несколькими каплями воды.