Он явно начинал горячиться, а Виктор подумал: «Неспроста его называют «неистовым Аристархом». Представляю, как грозен бывает он, когда распекает нерадивых!»
— Вы только что от Аристарха Аполлоновича? — спросил Костянский, который как нельзя кстати встретился Виктору. — Рассказывайте, рассказывайте…
Слушая Виктора, он кивал головой, а потом сказал:
— Да будет вам известно, он считает великой ценностью склонность ученика к самостоятельным исследованиям. Не случайно упомянул он о вашей самой первой работе. Не потому, что свою астрономическую карьеру он начал с изучения Солнца. Вы помните тему его диссертации на степень магистра астрономии? Нет? Она называлась: «Пятна на Солнце и их движение». Белопольский в разговоре со мной дважды спросил о ваших ученических трудах. «Не тот ли это Амбарцумян, который выпустил работы «Структура внешних слоев звезд», «О температуре солнечных пятен», «Об интегральном уравнении лучистого равновесия»?
У нас в Пулкове были люди, — продолжал Сергей Константинович, — считавшие Гарвардскую обсерваторию в США «законодательницей мод». Американским астрономам подражали до смешного не только в науке, но и в мелочах быта. Как-то стало известно, что в Гарвардской обсерватории завели швейцара с большой бородой. Наш директор — тогда это был О. А. Баклунд, отличавшийся проамериканской ориентацией — не раз слышал, как молодежь подтрунивала над ним, говоря, будто он заставляет и своего швейцара отращивать точно такую же бороду. Ныне это совершенно немыслимо. Отечественная наука господствует на пулковских высотах безраздельно. Это не означает, что мы сторонимся зарубежных астрономов. Нет! Белопольский — живой пример для молодежи. Он настоящий россиянин, человек широчайшего размаха, остроумный и в высшей степени благородный. Ученики стремятся перенять у него не только виртуозное искусство экспериментатора, но и просто человеческие черты. Поработаете у нас, узнаете поближе Аристарха Аполлоновича, скажете судьбе спасибо за то, что она привела вас сюда, — заключил Костинский.
Виктор вспоминал о годах, проведенных в аспирантуре у Белопольского не раз: и когда стал доцентом Ленинградского государственного университета; и после 1934 года, когда ему было присвоено звание профессора и его величали уже по имени и отчеству; и когда молодой профессор стал ведать кафедрой астрофизики в ЛГУ, и много позднее.
В этих воспоминаниях было много поучительного.
С именем Белопольского связана слава Пулковской обсерватории. Он был ее вице-директором с 1908 по 1916 год, а с декабря 1916 года до июня 1919 года — директором. Потом Аристарх Аполлонович снял свою кандидатуру, отказался от поста директора, чтобы целиком заняться наукой. В условиях того времени это было подвигом. Герберт Уэллс в книге «Россия во мгле» должен был признаться, что «одним из самых необычных впечатлений в России» для него явилась «встреча в Доме ученых с некоторыми крупнейшими представителями русской науки, изнуренными заботой и лишениями». Английский писатель перечислил имена: «Я встретил там востоковеда Ольденбурга, геолога Карпинского, лауреата Нобелевской премии Павлова, Радлова, Белопольского и других всемирно известных ученых. Они задали мне великое множество вопросов о последних достижениях науки за пределами России, и мне стало стыдно за свое ужасающее невежество в этих делах… Наша блокада отрезала русских ученых от иностранной научной литературы. У них нет новой аппаратуры, не хватает писчей бумаги, лаборатории не стапливаются… И все же они успешно работают».
Уэллс не случайно назвал Белопольского в числе всемирно известных ученых. Он 11 раз совершал заграничные поездки, имел три почетных иностранных звания и три медали, в том числе медали Жансена и Лаланда.
Еще в студенческие годы Белопольский попал однажды к известному меценату Савве Ивановичу Морозову. В имении Абрамцево познакомился с Репиным, Васнецовым и другими выдающимися русскими художниками, писателями, музыкантами. Это послужило стимулом к развитию разносторонних интересов юноши. Любопытно, что любовь к музыке и хороший слух помогали иногда Аристарху Аполлоновичу в научной работе. В 1900 году в своем знаменитом опыте по проверке принципа Допплера он определял число оборотов колес с зеркалами, оценивая высоту звука, издаваемого от ударов зубцов шестерни о бумажку. Иногда он вскакивал, подходил к стенным часам и останавливал маятник, мешавший слушать музыку. Все знали, что он очень любит цирк и любительские спектакли. На традиционных вечерах в своей квартире Белопольский строил свою речь на выдержках из стихов поэтов — классиков мировой литературы, всегда полных веры в торжество разума.
Три однокурсника-аспиранта, работавшие у Белопольского в 1928–1931 годах — Амбарцумян, Козырев и Пономарев, особенно запомнили еще одну сторону богатой натуры своего учителя.