Аракчеев

Аракчеев возвышался над всеми не только должностями, но и способностью по-государственному мыслить.

Примеров, где проявил он редкое для русского сановника всех эпох государственное мышление, привести можно множество. Так, в октябре 1811 года в бытность свою председателем департамента военных дел Государственного Совета Аракчеев подал на рассмотрение членам Совета и Комитета министров записку по поводу поддержанной в этих учреждениях идеи продажи рекрутских квитанций из государственной казны за 2 тысячи 500 рублей. Алексей Андреевич увидел в этой мере серьезную опасность для государства. «Сия продажа, — писал он, — есть благодеяние правительства для богатых; не должна ли возродить сия мера большое уныние духа в бедных, когда они из оного ясно увидят, что и само правительство печется ныне неуравнительно о всех сословиях, а открывает благодеяния сии за деньги, не заботясь о том, что состояние бедного перед богатым уже есть и без оного тягостное». Аракчеев видел обратную сторону данного нововведения: он понимал, что оно даст возможность богатым крестьянам освободиться от рекрутской повинности и наполнит армию выходцами из бедных семей, которые вынуждены будут за деньги брать эту повинность на себя. «Предполагаемое благодеяние богатым есть угнетение для бедных, следовательно, это должно называться не облегчение, а народною тягостью», — утверждал в связи с этим граф.

Государственный ум Аракчеева высоко ценил такой умный и опытный государственный деятель, как В. П. Кочубей, занимавший в рассматриваемое время пост министра внутренних дел. Виктор Павлович часто обращался к графу за советом по разным государственным делам. «Милостивый государь мой, граф Алексей Андреевич! — писал он к Аракчееву 30 сентября 1820 года. — Я имею честь за несколько пред сим лично предварить Ваше сиятельство о намерении моем обратиться к вам, Милостивый Государь мой, с просьбою вникнуть с некоторым вниманием в предполагаемые мною меры к выполнению высочайшего Указа 14 июня 1816 года о наблюдении за правильным исправлением Земских повинностей, т. к. благотворительный указ сей не получил по министерству полиции надлежащего исполнения. Отсутствие Вашего Сиятельства лишило меня возможности намерение оное исполнить. Ныне известясь о прибытии вашем, Милостивый Государь мой, в Грузино, я поспешаю доставить вам проект представления моего по сему предмету с принадлежащими к нему положением и формами, прося покорнейше ваше сиятельство рассмотреть оныя в свободное время и сообщить мне мысли ваши, не в виде официальном, но совершенно в виде той доверенности, с каковою я к вам отношусь, имея единственно намерение привести в действие благотворные и весьма полезные предположения упомянутого указа; я искренно признательным буду вашему сиятельству, естьли вы изволите по предмету, коим вы в особенности занимались, доставить мне средства наилучше исполнить обязанность мою. Имею честь быть с истинным почтением и преданностию Вашего Сиятельства покорнейшим слугою Граф В. Кочубей»[171].

Алексей Андреевич отвечал 25 октября большим и содержательным письмом. Ответ его, как и цитированное выше письмо Кочубея, весьма любопытен: в нем Аракчеев предстает в таком качестве, в котором современниками своими никогда не мыслился, в каковом они и представить себе не могли его, — в качестве реформатора. Его противопоставляли Сперанскому, считали бездарным, чуждым всяких нововведений царедворцем, а он был человеком незаурядного государственного ума, вполне сознавал необходимость периодического обновления любой административной системы и лучше многих других сановников, числившихся в передовых, понимал, как осуществлять должно те или иные реформы. Вот что писал Аракчеев министру внутренних дел графу Кочубею 25 октября 1820 года: «Заключу рассуждение мое одним сожалением о том, что внутреннее устройство в наших губерниях далеко отстоит от устройства и порядка, существующего в Царстве Польском, хотя недавно еще заведены они после жестокой войны.

Теперь изложу вашему сиятельству мнение мое на щет самого проэкта. Правила, в нем изложенные, нахожу я совершенно соответствующими настоящему предположению. Но чтоб видеть их самих вам в исполнении и делать повременные поправки, в которых опыт может открыть нужду, я бы полагал привесть оныя в исполнение на первый случай не более как в трех только разных губерниях, избрав для сего одну вблизи вашего пребывания, другую в средине государства, а третию в отдалении.

При тщательном надзоре за исполнением в сих губерниях легко можно будет делать как частные, так и общие исправления и, наконец, довести сии правила до того совершенства, в каком желательно иметь оные по столь важной части. Пространство нашей империи делает невозможным, чтобы все губернии руководствовались одними общими правилами, и сие оправдывает мысль, которую предлагаю.