Аракчеев

В мае 1797 года выздоровевший Аракчеев ездил инспектировать войска в Ковно и оттуда писал 22-го числа Александру: «Ныне же полученные дела я, батюшка, вскорости отделаю и доставлю уже к вашему высочеству прямо. Ах! Как бы мне приятно было, чтоб я чаще получал от вас таковые дела, тогда бы я был спокоен и видел, что бедный Алексей не забыт и в Литве… Ах! Если бы я мог летать всякий день в Павловское и делать то, что угодно моему батюшке Александру Павловичу». 27 мая он в Вильно, и отсюда следующая записка: «Не видя вашего высочества лично каждый день, желал бы хотя смотреть на портрет вашего высочества, который бы я почитал дороже всего на свете. Впрочем, прося о продолжении высочайшей вашего высочества милости, пребуду навеки усердным и первым верноподданным. Аракчеев».

9 июня 1797 года Алексей сообщал Александру из белорусского города Пружаны: «Шеколад, батюшка ваше высочество, получил и не имею сил за все ваши милости всеподданнейше благодарить, но несчастлив тем, что вы не изволили отписать о своем дражайшем здоровье. Впрочем, препоручая себя в милости вашего высочества и целуя ручки ваши, остаюсь навеки, называя себя смело и незазорно пред своею совестью вернейшим вашим подданным. Генерал-квартирмейстер и кавалер барон Аракчеев».

«Батюшка ваше императорское высочество! Где ваше слово, тут я жертвую жизнь», — клялся Алексей в письме Александру от 12 августа 1797 года.

В свою очередь цесаревич Александр в письмах и записках к Аракчееву[119] не уставал уверять его в своей дружеской привязанности к нему.

«Ты мне крайне не достаешь, друг мой, и я жду с большим нетерпением той минуты, когда мы увидимся», — сообщал Его Высочество Аракчееву 6 июля 1797 года. «Друг мой Алексей Андреевич! — писал Александр Павлович 11 августа того же года. — Не хочу никак пропустить случая тебя поблагодарить за два письма, которые я с чувствительным удовольствием получил, и тебя уверить в искренней моей привязанности и дружбе». Немного позднее: «Друг мой Алексей Андреевич! Как я рад, что ты приехал. С отменным нетерпением жду ту минуту, в которую с тобой увижусь». Еще позднее: «Друг мой Алексей Андреевич! Что тебе сделалось? Отпиши мне подробнее о своем здоровье. Мне всегда грустно без тебя, и если бы не праздники, я бы к тебе заехал». Спустя еще некоторое время: «Друг мой Алексей Андреевич! Я пересказать тебе не могу, как я рад, что ты с нами будешь. Это будет для меня великое утешение и загладит некоторым образом печаль разлуки с женою, которую мне — признаюсь — жаль покинуть. Одно у меня беспокойство — это твое здоровье. Побереги себя ради меня».

Иногда во взаимоотношениях Аракчеева с наследником престола возникало некоторое недопонимание, но оно быстро объяснялось. «Друг мой, Алексей Андреевич! — писал Александр осенью 1797 года. — Чувствительно тебя благодарю за письмо, а особливо за твою доверенность, которая для меня весьма лестна; я надеюсь, что ты уверен в полной моей к тебе. Я божусь, что это наговорил каналья Ватковский, которому я подобного не видывал. Одно мне неприятно было в письме твоем; это то, что ты боишься наскучить мне своими письмами. Ты, я думаю, довольно должен быть уверен, сколько они мне приятны. Итак, я всегда тебе буду благодарен, когда в свободный час ты мне что-нибудь напишешь».

После этого случая великому князю еще не раз придется уверять мнительного Аракчеева в беспочвенности его подозрений. «Друг мой Алексей Андреевич! — обращался Александр к нему 31 августа 1799 года. — Искренно тебя благодарю за письмо твое и за поздравление[120], и если что одно могло меня беспокоить, то, конечно, сомнение, которое ты имеешь обо мне и которого я никогда не заслуживал моею привязанностию к тебе».

Впоследствии Алексей Андреевич будет рассказывать И. Р. Мартову о том, что благодетель его — Павел I — пытался однажды возложить на него обязанность следить за поведением и разговорами Александра и регулярно доносить ему, императору, обо всем сделанном и сказанном цесаревичем. В ответ на это поручение Павла Аракчеев якобы твердо заявил ему, что неспособен на подобные дела и не желает быть орудием несогласия между отцом и сыном. Данный поступок находится в полном соответствии с натурой Аракчеева. Он был слишком прям характером, чтобы сколь-нибудь успешно играть роль, которую хотел возложить на него император. Но самое главное, Алексей Андреевич был достаточно умен, чтобы понять: опираться в своей карьере на одного Павла — значит подвергать себя слишком большому риску.