Аракчеевский подкидыш

Все поднялись снова. И все были взволнованы. Один Шумский был не только спокоен, но как будто даже особенно доволен, что его предложение принято противником. Его неподдельное спокойствие и бодрое расположение духа, казалось, неотразимо сразу подействовали не только на самого фон Энзе, но и на его секундантов. Лицо и вся внешность Шумского были таковыми, что могли смутить. Он был загадочно весел и доволен.

«Он уверен глубоко, что не он будет убит!» — подумалось фон Энзе.

«Он что-нибудь придумал! Подлость, обман, фортель!» — подумал Мартенс.

«Чему радуется мой Михаил Андреевич», — грустно думал Квашнин.

А Ханенко, глядя теперь на Шумского, терялся в догадках. Несколько минут назад по пути сюда он видел его смущенным, потерянным, будто уже осужденным на смерть, а теперь тот же Шумский улыбался радостно, чуть не сиял, будто достигнув давно желанной, заветной цели. И Ханенко подумал:

«Точно будто ему кто шепнул сейчас: не робей! Останешься цел и невредим. Плохая эта примета…»

И отведя Квашнина в угол горницы, капитан приблизился к нему вплотную и прошептал чуть слышно:

— Надумал бойню первый сорт и ликует!..

— И будет убит! — грустно отозвался Квашнин.

В то же время три немца говорили тихо между собой и, наконец, фон Энзе выговорил громче по-немецки:

— Полноте… Зачем же подозревать. Это не хорошо. Ну, спросите Бессонова. Он честный человек.

Шумский догадался, тотчас ухмыльнулся презрительно и, сев в угол, взял со стола какую-то книжку.

В эту самую минуту хозяин, выходивший из горницы, вернулся и оглядел всех, собираясь что-то сказать. Мартенс подошел к нему, отвел его в сторону и заговорил шепотом…

— Вы, как главный судья-посредник и как человек знающий этот нелепый род дуэли, эту глупую кукушку… скажите мне… не замышляет ли что-нибудь г. Шумский, которого я не уважаю и которому имею основание не доверяться… Что он надумал? Может ли он иметь ввиду какую-либо хитрость, нечестный поступок, предательское действие… по отношению к моему другу…

— Изволите видеть… — холодно отозвался Бессонов, — на это отвечать мне нечего… Хотя вы и не видели кукушек и в них не участвовали, но ваш собственный разум должен вам подсказать ответ. Это не простая дуэль, где берет верх тот, кто лучше стреляет. Здесь допускается и применяется всякая хитрость. Подсиживанье! Кто будет хладнокровнее, терпеливее и хитрее… Кто перехитрит, тот и победит.

— Что вы хотите сказать? — взволновался Мартенс. — Я вас не понимаю… А я желаю понимать, знать… В чем же хитрость?..

— Темнота, г. Мартенс, будет одинаковая для обоих, — сказал Бессонов. — Вы это понимаете. Оружие одинаковое тоже. А спокойствие разума и руки, а главное… осторожность всего тела будут разные… Если Шумский надумал какой-либо фортель, какую-либо хитрую штучку… то правила кукушки допускают фортель и подвох.

— Тогда шансы противников не равны. А этакий бой — нечестный бой!..

— Придумайте тоже сами с своей стороны, — окрысился Бессонов, — какую-либо хитрость или хоть целую дюжину фортелей, и тогда все шансы будут на вашей стороне… А г. Шумский, уверяю вас, не придет у меня спрашивать: надумали вы или нет что-нибудь опасное для него.

— Сожалею, что я и мой друг согласились на такой глупый поединок! — выговорил Мартенс довольно громко.

Шумский, сидевший хотя и в другом углу горницы, услыхал восклицание и рассмеялся.

— Вы сами не пожелали обыкновенной дуэли! — вымолвил он. — Кукушка была придумана, чтобы только как ни на есть да заставить вас согласиться на поединок.

— Я ничего темного не жалую, господин Шумский, — выговорил Мартенс сухо. — Ни темных дел, ни темных людей или темных происхождений, ни темных дуэлей. И я бы, признаюсь, не согласился с вами драться в темноте…

— А при свете? — вымолвил Шумский.

— Я не понимаю.

— При свете… На улице… На обыкновенный поединок разве согласились бы вы?..

— Это другое дело…

— Согласились бы?

— Конечно… Там бы я знал, что…

— Так завтра в полдень я приглашаю вас с вашим секундантом на Елагин остров около новой будки.

— Позвольте! — воскликнул Бессонов. — Я не могу допустить теперь подобных разговоров.

— Это не разговор, а формальный вызов мой г. Мартенсу.

— Позвольте… Я не допускаю… Сегодня здесь ни о чем ином речи не может быть… Пожалуйте, господа. Двое пожалуйте со мной заряжать пистолеты, а двое других останутся каждый при своем друге при раздеваньи. Комнаты вам известны.

— Не забудьте, г. Мартенс, завтра в полдень, — произнес Шумский, вставая.

— Я принимаю это как странную выходку, — отозвался Мартенс, — так как через полчаса вы можете быть уж сами…

— Полноте! Прошу вас! — воскликнул Бессонов. — Требую, наконец! В качестве хозяина и посредника. Пожалуйте! Пожалуйте!..

Все двинулись. Ханенко и Мартенс последовали за хозяином в его кабинет; фон Энзе с Биллингом вышли в другие двери. Шумский и Квашнин последовали за ними, но повернули по коридору. Каждому из противников была приготовлена отдельная горница, чтобы раздеваться.

XXXV

Хозяин дома и два секунданта молча и сумрачно занялись заряженьем шести пистолетов. Бессонов стал вдруг особенно угрюм при виде целой батареи оружия…