Арахисы

У старика друзей не водилось, и у меня их тоже не водилось, но были у него закадычные приятели, и тут он меня переплюнул. Один из них являл собой старую неуклюжую развалюху с длинным толстым лицом, совсем ввалившимся посередине и покрытым белой щетиной, на котором выпирали только два черных клочка: брови, похожие на свернувшихся клубком гусениц. И звали его Барлоу Брук. Не просто Барлоу, и не Брук или м-р Брук, никогда.

Я разбил тарелку.

- Руки дырявые, - сказал Барлоу Брук.

Дед завел свои песни с плясками: "Барлоу Брук, нет мне ни дня ни ночи, этот парень одно сплошное мучение".

- Выдери его как следует.

- Клянусь, парень, кончается мое терпение. Близится решительный момент, слышишь меня, парень? К тому дело идет. Я не стану тебя пороть, как советует Барлоу Брук, не-ет. У меня для этого слишком мягкое сердце. Но я тебя предупреждаю, парень, и пусть Барлоу Брук будет мне в том свидетелем: если ты не исправишься и не сделаешь этого очень скоро, я _продам_ тебя Арахисам.

Барлоу Брук поддел ногой дверцу старой пыльной холодной дровяной плиты, открыл ее и плюнул внутрь: "Джордж Вульф говорил когда-то об Арахисах". Он дотянулся до ломтя хлеба, до одной из шести сотен банок со свиным салом, намазал его пальцами на хлеб и начал жрать.

- Джордж Вульф, - сказал мой дед. - Нехороший был человек.

- Уж куда как нехороший. Говорил когда-то про Арахисов. Помнишь ту девчонку у Джорджа Вульфа?

- Сопливую девчонку?

- Уж куда как сопливую. Ты меня не заставишь, говорила она. Ты мне не отец, говорила. Даже на моей матери не женат. Он все пытался ее изловить. Никак не мог. Поостерегись, говорил он ей. Доберутся до тебя когда-нибудь Арахисы.

Хлебные крошки, жирные хлебные крошки вываливались у него изо рта, но я не пропустил ни слова насчет сопливой девчонки из дома Джорджа Вульфа, хотя он и говорил нечленораздельно.

Барлоу Брук отхлебнул из прокоптелого вида бутылки, запивая свой обед; ни рта, ни бутылки он не вытер.

- Она ему и говорит, нету никаких таких Арахисов. Арахисы это земляные орехи, говорит она ему. Джордж Вульф, он ей растолковал. Так _поэтому_ их и зовут Арахисами, говорит он, они на них _похожи_. Только не такие маленькие. Совсем не маленькие. На них - старые сморщенные кожурки. Грязно-желтого цвета. Иногда даже с парой волосков. Поостерегись, соплячка. Доберутся они до тебя. Джордж Вульф.

Барлоу Брук поставил свои разлагающиеся ботинки на керосиновую плиту.

- Слушай-слушай, парень, - сказал мне дед, самодовольно ухмыляясь.

Я проглотил слюну. Я спросил, что же случилось с сопливой девчонкой из дома Джорджа Вульфа. Эти злобные старики быстренько исподтишка переглянулись. _Что-то_ с ней случилось. Это я понял. И сейчас понимаю. И у меня есть свои соображения насчет того, что именно. Но тогда... Когда Барлоу Брук сказал: "Они пришли и взяли ее", я ничего не понял, кроме того, что _они_, конечно же, и были Арахисы.

Будьте уверены, я изо всех сил старался не бить больше тарелок. Я подносил и подавал. Стоило деду сказать: "Поди сюда, парень", как я бежал бегом. Но он был брюзга, а брюзге никогда не угодишь. Он знал, что я до смерти боюсь, как бы меня не продали Арахисам, и он не унимался ни на минуту. Среди зарослей за домом попадались кусты орешника, и однажды он послал меня за орехами. Я ничего против этого не имел и вскоре ушел.

И вернулся тоже вскоре. За пределами города жила дурная семья по фамилии Уорбэнк, настолько дурная, что даже мой дед отказывался иметь с ее членами какие-либо дела. Они были злее деда, и у них имелась свора больших желтых псов, еще злее, чем они сами. Когда я подошел с ведерком к кустам орешника, там стояли Динг Уорбэнк и Кат Уорбэнк со своими ведерками и с собаками.

- Проваливай, к чертям, отсюда, - сказал Динг.

- Это не твои заросли, - сказал я.

- Взять его, - сказал Кат. Собаки кинулись на меня, и я побежал. Одна из них вцепилась мне в штаны, и выдранный клок остался у нее в зубах. Кат, стоявший у меня за спиной, отозвал собак.

- Смотри, чтоб мы тебя здесь больше не видели, - завопил Динг.

Мой дед пришел в ярость. Он заорал, что не каким-то помоечным Уорбэнкам приказывать ему не рвать орехов в "своих собственных" зарослях.

- Ну-ка отправляйся назад, - велел он. - Давай, живо.

Я не шелохнулся.

- _Давай же_, говорю тебе! Давай, давай, давай! Хочешь, чтоб я продал тебя Арахисам?

Ох, я этого боялся, даже очень. Я боялся Арахисов. Но я ведь ни разу их не видел. А вот желтых псов Уорбэнков я _видел_ и ощутил на себе их белые блестящие зубы, которые вырвали клок из моей штанины. И я не пошел.

Он вопил и бушевал. Потом вдруг перестал. "Ладно, парень, - сказал он. - Тогда ладно. Больше я предупреждать не буду. Пройдет час, клянусь, не жить мне на свете и не зваться Дейдом Харкнессом, если я через час не продам тебя Арахисам. А теперь сгинь с глаз моих, только со двора уходить не смей!"

По-моему, он прикинул, что к тому времени Уорбэнки уйдут, а я побегу в заросли и принесу ему эти несчастные орехи, и он меня помилует... до поры до времени.