Арахна(Рассказы о пауках. Том I)

Как-то в июле 1802 года дядюшка занялся классификацией насекомых. Накануне он поймал несколько любопытных экземпляров. Я стоял рядом, держа в одной руке свечу, а в другой иглу с раскаленным на огне кончиком.

Сэр Томас сидел, откинувшись в кресле у окна и положив ноги на табурет. Он поглядывал на нас и задумчиво курил сигару.

За это время мы с сэром Томасом Хейвербургом очень сблизились. Мы каждый день ездили в лес в его коляске. Он любил слушать, как я болтал на английском, и хотел сделать из меня, как он выражался, «настоящего джентльмена».

Доктор Вебер закончил надписывать этикетки, открыл ящик с самыми крупными насекомыми и сказал:

— Вчера я поймал на дубе великолепного жука-оленя, Lucanus cervus. У него есть одна особенность: правый рог разветвляется на пять отростков. Редкий экземпляр.

Пока он говорил, я подал ему нагретую иглу, которой он пронзил насекомое, закрепляя его на пробковом донышке.

Сэр Томас встал, подошел к ящику и уставился на крабового паука из Гвианы. На его широком румяном лице явственно отразился ужас.

— Это, без сомнения, самое чудовищное создание природы, — вскричал он. — Я дрожу от одного взгляда на него!

Его лицо и впрямь внезапно побледнело.

— Ха! — сказал мой опекун. — Все это детские предрассудки. В младенчестве вы услышали, как закричала кормилица при виде паука… сами испугались… и впечатление осталось. Но если вы рассмотрите паука под сильным микроскопом, вы будете поражены совершенством его органов, их восхитительным расположением, их изяществом…

— Меня от него тошнит, — отрезал коммодор. — Фу!

Он повернулся на каблуке.

— Тьфу! Не знаю почему, но при виде паука у меня леденеет кровь…

Доктор Вебер рассмеялся. Но я испытывал те же чувства, что и сэр Томас.

— Да, дядюшка, — взмолился я, — нужно выбросить из ящика это уродливое животное… оно такое отвратительное… и всех остальных тоже…

— Маленький глупец! — сказал доктор, и его глаза засверкали. — Кто тебя заставляет смотреть на них? Если они тебе не нравятся, ступай, погуляй где-нибудь.

Очевидно, он не на шутку разозлился. Сэр Томас, который стоял у окна и смотрел на горы, быстро обернулся, взял меня за руку и ласково сказал:

— Твой опекун, Франц, привязан к своему пауку… А мы с тобой предпочитаем деревья… траву. Поедем-ка в лес.

— Да-да, ступайте, — сказал доктор. — Возвращайтесь к ужину. В шесть часов.

Затем, повысив голос, он шутливо добавил:

— Не поминайте лихом, сэр Хейвербург!

Сэр Томас повернулся и рассмеялся, и мы вышли. Коляска, как всегда, ждала коммодора перед домом. Отослав слугу, он сам взялся за вожжи. Он усадил меня рядом, и мы покатили в горы.

Наша коляска медленно поднималась по песчаной дороге. Мною овладела невыразимая печаль. Сэр Томас также был мрачен. Заметив, что я загрустил, он сказал:

— Тебе не нравятся пауки, Франц! Мне тоже. Слава Богу, у нас опасные пауки не водятся. Крабовый паук из ящика твоего дядюшки обитает в Французской Гвиане. Он живет в болотистых лесах, где всегда поднимаются влажные и горячие испарения. Только при такой температуре паук способен выжить. Он опутывает деревья своей паутиной, точнее сказать, громадной сетью и ловит в нее птиц, как наши пауки — мух… Но лучше выбрось из головы эти отвратительные образы и выпей глоток моего старого бургундского!

Он повернулся, поднял крышку задней скамьи, нашарил в соломе дорожную флягу и налил мне полный кожаный стаканчик.

Я выпил и сразу повеселел. Вскоре я уже смеялся над своими страхами.

Коляска, запряженная маленькой, тощей и нервной, как коза, арденнской лошадкой, взбиралась на крутой склон. В вереске жужжали мириады насекомых. В сотне шагов выше и справа виднелся темный край леса Ротальп; его темную чащу, поросшую дикой травой и колючим кустарником, пронизывали тут и там яркие лучи света. Слева шумел источник Шпинбронн, и чем выше мы поднимались, тем синее становились вспененные серебряные воды, тем громче звучали их кимвалы.

Я был очарован пейзажем. Сэр Томас, откинувшись на сиденье и подняв колени почти к подбородку, впал в свою привычную мечтательность, а наша лошадка, переступая ногами и склонив голову к груди, борясь с весом коляски, тащила нас по краю обрыва. Вскоре склон стал не таким крутым: здесь простиралось пастбище Шеврейль[4], окруженное трепетными тенями… Все это время я любовался окрестностями, не отрывая взгляда от бесконечной шири — но, когда на лицо упала тень, я повернулся и увидел, что мы оказались в ста шагах от пещеры Шпинбронна. Поток, падавший затем в долину, разливался небольшим озерцом с устланным песком и черной галькой дном. Вода была такой чистой и прозрачной, что могла показаться ледяной, не поднимайся с поверхности пар. Озерцо обрамляли чудесные зеленые кусты.

Лошадка остановилась, переводя дыхание. Сэр Томас приподнялся и осмотрелся.

— Как тут спокойно! — сказал он. — Будь я один, Франц, я поплавал бы в этом озерце, — добавил он, помолчав.

— Так почему бы вам не искупаться, коммодор? — предложил я. — Я могу пройтись… На ближайшем холме есть отличная лужайка с земляникой… Нарву цветов… Через час вернусь.