Арахно. В коконе смерти

Последнюю сотню метров он прошагал, чуть согнув ноги в коленях и преданно глядя на Толика снизу вверх, словом всячески дурачась.

– Ты только, слышь, Толь, когда президент тебя к себе пригласит – медаль вручать или премию государственную, хоть словечко обо мне, убогом, замолви. Скажи, мол, есть такой никчемный писателишка, Борькой звать – с меня и довольно. Замолвишь, а? Вот спасибочки, благодетель ты наш!

Слегка подвыв на последней фразе, Боря предпринял не слишком убедительную попытку бухнуться на колени прямо посреди тротуара, к слову сказать, на удивление чистого, но Толик в соответствии со своей ролью в неписаном сценарии пресек ее коротким небрежным жестом. Зажегся зеленый, и Боря, распугивая встречных, залебезил спиной вперед через «зебру» пешеходного перехода.

– Наш ты, Толя, наш, ремесленный! – восторженно приговаривал он. – Всегда знал, что не отречешься от своих корней, корешков-собутыльничков. Не забудешь тех, с кем вместе грамоте учился. Тут некоторые поговаривали, дескать, зазнается парень, возгордится! А я им: «Кто? Толька-то? Да ни в жисть!» Это ж вам не Степан какой, чтоб выше головы нос задирать. С ним, со Степаном то есть, уже за просто так трудовому человеку и не поручкаться. Ты, кстати, заметил, что у него шнурки на ботинках почти всегда развязаны? – спросил Борис, незаметно выходя из образа.

– Ну!

– А знаешь, почему он их не завязывает?

– Не знаю. Пузо мешает? – предположил Толик.

– Ничего подобного! Гордость не позволяет на колени опускаться. Даже перед зеркалом.

Толик сдержанно, политкорректно хмыкнул.

– Ф-фу, давненько я ни перед кем так не унижался. Отвык, – прокомментировал Борис, выпрямляясь в полный рост и разглаживая стрелки на коленях. – Ну а если серьезно, то ты, Толька, молодец! Без дураков! Увидел, что удача прет на тебя, как бык, хладнокровно подпустил поближе, выждал момент-и-и хвать ее за рог! Толик молчал и улыбался – спорить не хотелось. Хотелось идти без конца по чисто выметенному, как будто выскобленному тротуару мимо старинных двухэтажных домиков, украшенных яркими аляповатыми вывесками с рекламой банков, ресторанов, стоматологических кабинетов и нотариальных контор. Щуриться на солнце, за пару недель обратившее зиму в лето. Поглядывать по сторонам из-под приспущенных век, примечая, не привлекают ли Борины выкрутасы внимания прохожих, и с удовлетворением констатировать: привлекают! Ловить встречный ветер парусом надетой навыпуск футболки. И слушать, слушать непрерывный поток восхвалений в свою честь.

– Э-Э! Куда? – окликнул Борис и схватил Анатолия за локоть, когда тот, разомлев от солнечного тепла и ласкающих слух дифирамбов, попытался проигнорировать предостерегающий сигнал очередного светофора. – Решил уйти из мировой литературы на пике карьеры?

Толик задумчиво посмотрел на сверкающие носы своих ботинок, на которых чудом не оставила след протекторов желтая «Волга» с шашечками на крыше, вернулся на тротуар и подумал: «Значит, в случае смерти одного из соавторов… Ох, не надо было об этом спрашивать. Грешно…»

– Это еще не пик, – сказал он, заглядывая в серые мгновенно выцветающие на солнце глаза Бориса. – Всего лишь локальный максимум. Но все равно спасибо.

По иронии судьбы первым, кого повстречали друзья, ступив на порог щукинского кабинета, оказался недавно упомянутый Степан. Он стоял, перегородив подход к посадочным местам, угрюмый и чем-то озабоченный, рассеянным взглядом упирался в неухоженную шевелюру Коровина и как будто медленно перекатывал в голове тяжелые мысли: «Вот почему этот получил нобелевку, а у меня до сих пор стартовый тираж за сотню тысяч никак не перевалит? Ведь я же больше его – и пишу и вообще…»

– О, Степа! – как брату обрадовался Борис и вскинул ладонь-лодочку на высоту плеча-то ли поздороваться, то ли отдать честь. – Как твое ничего?

– В пределах нормы, – Степан подставил для пожатия пухлую ладонь.

– Приветствую, – сказал Толик и тоже коснулся руки мастера, благо последний не спешил ее убирать.

«И вовсе он не зазнавшийся. Просто уставший и какой-то загруженный, – посочувствовал Анатолий. – А поручкаться с ним – очень даже запросто. Так что зря Боря…» На середине мысли взгляд его случайно скользнул вниз, на обувь Степана. Левый ботинок был расстегнут, и половинки шнурка свисали по обе стороны, как ленточки бескозырки в полный штиль.

Места за столами перераспределились. Те, кто пришел раньше, занимали кресла поближе к выходу. Должно быть, чувствовали интуитивно то же, что и Боря с Толиком: не хвалить, не гладить по головке пригласил их сегодня Щукин. «Ну что, на ковер, корнет?» – спросил Толик, перезвонив другу сразу после звонка работодателя. «Хорошо, если не на татами», – вздохнул более опытный Борис.