Аранта темного императора

Оказалось, что об этом адептам сообщают на четвертом курсе, поскольку заклинание было весьма сложным и не все могли его использовать раньше. Но Элтар сказал, что моих способностей хватит, а ему в вопросе обучения магии я верила. В итоге на огромной таблице, которую так и не убрали из главного холла, мое имя начало стремительно ползти вверх. И это вызвало вопросы. В первую очередь у Кита, страдающего над учебниками, а также у Элтара.

«А кто-то говорил, что ее не было в зале, когда я появился в академии».

Такое сообщение пришло от императора, когда мой рейтинг резко взлетел на десять позиций вверх. Вначале я переживала, но в итоге придумала более-менее правдоподобную отговорку. Мол, не могла же я оставить «брата» в беде. Тогда Элтар попытался узнать, в какой части списка находится мое имя. Об этом я промолчала. Догадаться было сложно, ведь адепты осознали, чем грозит попадание в красный список и принялись усердно обгонять друг друга.

К слову, Элтар принял отговорку о «брате» за правду, поскольку не мог поверить, что не узнал меня. А еще, ему казалось невероятным, что аранта, которую разыскивала вся империя, согласилась стать «лицом Имперской академии магии». Он сам в этом признался во время очередного разговора. Ну или сделал вид, что все обстоит именно так.

Я не стала его переубеждать и полностью согласилась. К тому же сказала, что при всем желании не смогла бы настолько измениться без магии. При этом сделала упор на огромный рост и отсутствие магии, изменяющей внешность, на адепте Летарине. И ведь не соврала. С этим согласился и Элтар, пусть и не очень охотно. Хорошо, что он видел меня тогда под воздействием пыли от кристаллов роста и заклинанием распухания…

Но кроме общения с императором и неожиданно заработанных денег, больше ничего веселого не было. Меня сильно беспокоило поведение магистра Ройса и Адисара Горвейна.

Первый делал вид, что ничего не знает и разговора в коридоре не было, и я не пока не решилась на откровенную беседу. Просто старалась общаться с ним как можно реже. Только мужчина словно невзначай всегда оказывался рядом, начал помогать, подсказывать. Не позволял носить тяжести, ограждал от завистников. В общем, Стен вел себя со мной, как с женщиной, что довольно быстро породило слухи.

А Горвейн почти целый месяц пытался выловить меня одну в коридоре. Китан сразу заметил необычное поведение парня и оставлял меня в одиночестве только ночью за закрытой дверью комнаты. Чего ожидать от Горвейна мы не знали, но были уверены, что ничего хорошего тот сделать не может.

Все мои старания в учебе принесли закономерный результат. В конце второго месяца я попала в десятку лучших адептов потока, чем неимоверно удивила абсолютно всех. Магистры просто бились в экстазе от моих нереальных успехов. Они при каждом удобном случае ставили меня в пример остальным адептам, и вскоре по всей академии разнесся слух о гениальном парне из приюта.

С того момента меня перестали называть «маленькой принцессой», а прозвище переделали в «маленького гения». Стоило мне выйти в коридор или зайти в столовую, как адепты начинали смотреть в мою сторону. Взгляды были разные: кто-то восторженно взирал на меня, как на кумира, другие завидовали и желали мне провала. Но чаще мне улыбались и все пытались «подружиться».

Первыми ко мне начали подходить однокурсники, которым объяснили значение рейтинга. Все знали, кем становятся адепты после выпуска из академии, и никто не хотел ссориться с тем, кто потом займет высокую должность в правительстве. А вот старшекурсники не спешили выражать восторг. Те были осведомлены, как часто лучших адептов снимают с дистанции довольно подлыми методами.

Точнее не спешили они до момента, когда я пару раз отразила заклинания, брошенные в спину. Неудачников моментально отчислили из академии, поскольку избавиться от последствий собственных чар те не смогли. Тогда все осознали, что я вовсе не белая и пушистая овечка и могу ответить.

Конечно, оставался еще вариант с рукоприкладством, но тут помог Китан и его брат. Оба парня практически не отходили от меня ни на шаг, и вскоре все в шутку начали называть их моими телохранителями. Вот после этого с предложениями дружбы подтянулись и старшекурсники.

– Лис, не делай такое лицо, – хмыкнул Ларс, когда мы шли по коридору в сторону общежития. – Многие уже шепчутся, что тебя в детстве подвергли ужасным пыткам. Улыбнись хоть раз.

– Если я улыбнусь, то снова начнется паломничество в мою комнату с предложениями дружбы.

Я старалась говорить ровно, холодно, не выражая ни одной эмоции. Такой линии поведения посоветовал придерживаться магистр Ройс. Он заставлял меня каждый день тренироваться в сдерживании эмоций – это было все наше общение. Но стоило пару раз холодно заговорить и глянуть на всех с полнейшим безразличием, как меня оставили в покое. И я не собиралась улыбаться, поскольку лишнее внимание раздражало.