Арбалетчики в Карфагене

А дальше уж мы с ним вдвоём эту мыслю додумали и до ума довели. Ведь главная-то фишка македонской сариссы в том, что её кизиловое древко — разборное, соединённое металлической втулкой, и на марше сариссофор несёт на плече вместо одной шестиметровой жерди две трёхметровые. Так что, разобравшись в ситуёвине, мы с ним решили, что разборные стойки у нас готовые есть — наконечник ведь с сариссы снять недолго, а всё остальное сделать несложно, и много места оно не займёт. Специальная площадка, которую сариссофоры будут поднимать на своих сариссах в чистом поле, пока надёжно приныкана, как и верёвочная лестница к ней, по которой будет взбираться наблюдатель. А уж о моей подзорной трубе знают вообще только наши, да Диокл. Ох и дорого же обошлась, зараза! Шутка ли — сотню шекелей за раба-стекольщика отдал! И это ещё — ага, "дёшево", просили за него в начале торга вообще сто двадцать, так что двадцать кровных шекелей я таки выторговал. Но и сотня — это ж охренеть! Да мне Софониба, шикарная наложница, в пятьдесят обошлась! Ну, это в Кордубе было, конечно, там цены другие, но сам факт! Конечно, квалифицированный раб-ремесленник — товар штучный, а наложницы выше ценятся те, что музыке и танцам обучены, чего о моей бастулонке не скажешь, ну так и ремесленники ведь тоже всякие бывают. Если тот, за которого с меня содрали сотню шекелей — из хороших, то каковы ж хреновые? Из доброй сотни стеклянных отливок этого супер-пупер-стекольщика у моего инженера получилось только пять прозрачных линз без трещин и пузырьков, и я подозреваю, что и эти-то получились совершенно случайно. Типа, если долго мучиться — что-нибудь получится. Но на трубу ведь надо четыре линзы — одну большую и три малых, так что труба у нас пока только одна. Да и та — одно название. Нет, через улицу-то обзор хороший, но вот дальше — не будем о грустном. Античное стекло — оно ж античное и есть. Будем надеяться, что когда-нибудь получим приемлемое, а пока я, наплевав на ещё десяток шекелей, тупо купил с десяток кристаллов горного хрусталя, из которых Диокл, запоров половину, сделал мне наконец нормальные линзы, которыми я и заменил это мутное убожество в трубе. До цейсовской оптики ей и теперь по качеству, конечно, как раком до Луны, но ни у кого в античном мире нет и этого. Нет даже представления о том, что такая штука может существовать — даже Диокл вплоть до самой сборки трубы был уверен, что сделал для меня просто зажигательные стёкла — ага, для выжигания орнамента по дереву. Или голых баб на широкой полированной доске, гы-гы! Ради создания именно такой легенды я даже не поленился парочку и выжкчь. Зато тем большим сюрпризом окажется наша повышенная "глазастость" для потенциального противника…

26. Маленькая победоносная война

— Они двинулись, почтенный! — доложил Бенат.

— А? Да, хорошо, действуем по плану, — я спохватился, что докладывают-то, собственно, мне. Всё никак не привыкну, что и я теперь тоже "почтенный", гы-гы!

А кельтибер, доложив по всей форме, подъехал поближе — типа, с глазу на глаз:

— Максим, их там… как это на твоём языке? До грёбаный мать?

— До гребениматери, — поправил я его машинально, — Сколько ты примерно насчитал?

— На глаз — сотни три или четыре. Может быть, неполных, но я не успел прикинуть поточнее. Ты ведь приказал… как это… не блестеть?

— Ага, не отсвечивать, — реально мой приказ касался трубы, блик от стёкол которой мог навести противника на ненужные мысли, поскольку лупами античные богатеи, кто подслеповат, уже пользуются. Нерон — тот самый — будет выточенной из цельного изумруда пользоваться. Так что увеличительные линзы здесь уже известны, и почему греки с римлянами не изобрели нормальной оптики — хрен их знает. Но раз уж не изобрели — не будем им в этом помогать. А уж сама "вышка" из шестиметровых сарисс, с которой Бенат обозревал нумидийцев, "не отсвечивать" не могла в принципе — надо быть в натуре слепым, чтобы не заметить её, и на такое везение я, конечно, даже не надеялся. Тем более, что этого и не требовалось.

— А ты хитро придумал! Эти разбойники как увидели надраенные бронзовые доспехи сариссофоров — сразу же все сомнения отбросили, гы-гы! — весело оскалился кельтибер, возвращая мне трубу, — Вот что значит жадность!

— Ага, жадность фраера сгубила…

— Но их главарь неглуп — полсотни примерно вправо выдвинул и столько же влево, и только после этого сам с остальными двинулся. Окружить нас решил!

— Бенат, ты же сам прекрасно знаешь, что дурачьё на войне долго не живёт. Будь этот дураком — разве дожил бы до встречи с нами? А он не только дожил, он ещё и в вожди выдвинулся.

— Нельзя считать противника глупее себя, — наставительно проговорил Нистрак, бывший ганнибаловский сотник, приставленный ко мне Арунтием "на всякий случай".

— Никто так и не считает, — успокоил я его, — Нумидийцы вовсе не глупы — по жизни соображают ничуть не хуже нас. Просто знают и умеют не всё, что знаем и умеем мы, и погубит их именно это.