Арбалетчики в Вест-Индии

Лузитанский язык мало похож на турдетанский, а пленная троица упрямо играла в "моя твоя не понимай". Поэтому к их допросу я особо и не прислушивался, предоставив дело владеющим их языком профессионалам, и только когда стало ясно, что эти и по-лузитански предпочитают играть в героев-молодогвардейцев, что предполагало долгие и нудные пытки, а затем – ещё более нудный разбор выпытанного с выделением крупиц правды из потоков ругани и вранья, я решил вставить и свои двадцать копеек. Я не знаю, когда и кем изобретено сажание на кол. Одни говорят, что с глубокой древности известно, другие – что со средневекового Востока пришло. Так или иначе, среди известных и практикуемых законами древнего Рима способов казни этот вид не встречается, да и вообще в Западном Средиземноморье тоже. Я подобрал с земли палочку, заострил её конец кинжалом и объяснил суть идеи Фабрицию. Тот прихренел, затем, въехав, прикололся. Это – с этими – МОГЛО сработать. По его приказу пара наших вояк сходила в лесок и вырубила там подходящий кол – ага, осиновый. На осине я настоял исключительно ради хохмы. На глазах у пленников у кола обрубили сучья, не особенно стараясь сделать его гладким, затем заострили. После этого я подсказал расколоть остриё крест-накрест. А потом я стал рассказывать – по-турдетански, старательно подбирая слова и терпеливо ожидая, пока переводчик переведёт пленникам внятно и доходчиво на лузитанский. Сначала я рассказал о том, как будет выкопана глубокая и узкая яма, как будут приготовлены деревянные распорки, которыми кол будет закрепляться в ней вертикально – но не сразу, а уже "после того". Затем рассказал и о "том самом" – как первый из них – мы ещё не решили, кто именно – будет поставлен в гордую позу рака и куда именно ему будет заколочен этот кол. Неглубоко, всего на локоть примерно, больше ведь и не надо. А вот после – ага, вместе с насаженным на него куском орущего от боли и ужаса мяса, этот кол будет установлен и зафиксирован вертикально в означенной яме. С долгим, очень долгим ожиданием завершения процесса. Не только переводчик и остальные бойцы, но и наши, знавшие в принципе об этой казни, прихренели, пока я рассказывал. А уж как прихренели лузитаны, для которых обсуждаемый вопрос был ни разу не чисто теоретическим! Если, конечно, не останется других путей к консенсусу…

Ни трусами, ни слюнтяями они не были. Излюбленное римлянами в более поздние времена, а пока только недавно вошедшее у них в моду распятие на кресте – тоже далеко не образчик гуманизма, но встречались среди лузитан такие, кто выдерживал эту казнь с честью. Точнее – будут встречаться лет эдак через пятьдесят. Так что, думается мне, не столько мучительность "предлагаемой" им расправы сломила их, сколько её очевидная позорность. Смерть через "опускание" – что может быть унизительнее для таких гордецов? Заметно сбледнув, похлопав глазами и попереглядывавшись, они заговорили – тем более, что никому и не требовалось от них никаких сокровеннейших военных тайн горячо любимой Лузитании. Так, по мелочи только. Мелочи меня не интересовали, и я снова предоставил дело профессионалам.

– Хвала богам, не из ликутовской банды, – сообщил мне босс главный результат допроса, – Другая банда из числа соперничающих с ним. Решили, что здесь, где недавно был уже набег, повторного не ждут, а ждут в других местах, где и засады им устраивают, вот и вообразили, что здесь пройти будет безопаснее.

– Не так уж и глупо рассудили, досточтимый, – заметил я, – В самом деле ведь их здесь не ждали. Не принеси сюда нелёгкая нас – по совсем другому делу – этот номер вполне мог бы у них пройти.

– Пожалуй, – задумчиво изрёк непосредственный, – Кстати, Максим! Что такое "на хрен" и "милять", я уже знаю. А что такое "оръясинья"?

– Орясина? Ну… гм, – я вспомнил, как чехвостил его – по-русски, конечно – за непонятливость, когда всучивал ему свой щит. Вот, млять, попал!

– Я догадываюсь, что это тоже что-то не слишком почтительное, ха-ха! Не смущайся – я понимаю, что на войне не до хороших манер, и вовсе не сержусь. Мне просто интересно. Так что это такое?

– Ну… гм… В общем – дубина, досточтимый. Тяжёлая, твёрдая, часто суковатая…

– И не блещущая ни умом, ни сообразительностью, ха-ха! Понял, теперь буду знать!

Нет, приятно всё-таки, когда начальство всё понимает и воспринимает с юмором. В прежней жизни нечасто такое попадалось…