Арбатская излучина

Но не о них сейчас были его мысли. Да как же он раньше не сообразил? Не учел перемены в своей жизни? Ведь Светлана не была для него случайной женщиной. С какими он встречался изредка и которых и в мыслях не имел брать с собой в отпуск. Он не ощущал в этом никакой потребности. Это были милые, каждая по-своему, иногда серьезно любившие его женщины, с одной из них, женой его сослуживца, вышло даже не очень складно: он порвал эту связь на грани скандала… И все-таки обошлось. Вообще-то он вовсе не был падок на легкие связи, ни в коем случае. Женщины как-то сами его находили. И порой, далеко не всегда, он поддавался. Но теперь… Теперь при одной мысли, что они могут оказаться вдвоем со Светланой далеко… Сочи или Ялта представились ему почти Индией.

— Знаешь, звездочка, о чем я подумал? Мы поедем в отпуск вместе. А?

…Ей не пришлось даже заводить на эту тему разговор, хотя она к этому готовилась. Такой поворот дела повысил ее в собственных глазах: стоило ей только произнести слово «отпуск», и оно сработало, как надо. Вот так.

— Зачем спрашивать? — она опустила свои загнутые ресницы. — Это будет таким счастьем.

Юрий Николаевич ни на минуту не пожалел, что дал обещание. Хотя бы потому, что он вообще никогда не жалел ни о сделанном им, пи о сказанном. И хотя мысль о поездке на юг со Светой возникла внезапно, она показалась вполне закономерной, и даже удивительно, как она раньше не пришла ему в голову.

Что касается ее осуществления, то оно не требовало особенных усилий: главное, все обставить так, чтобы комар…

Он вернулся домой не слишком поздно и в хорошем настроении. Он любил свой дом и ценил то, что жена при всей своей занятости умела вести его именно так, как следовало по его понятиям. Это была элегантная квартира, не захламленная лишними предметами, не вызывающе модная, а просто современная. Правда, Валя говорила, что в квартире слишком много техники, что это ее угнетает, и ворчала иногда: «Это уже не квартира, а предприятие…» Но ему все хотелось: и цветной телевизор, и стереофоническое радио, и всякие электроштучки. Почему бы ему не позволить себе это? Он был доволен своим домом и еще больше — своей женой, с которой любил бывать на людях. Еще бы! Она все еще хороша, конечно, совсем по-иному, чем тогда, когда они впервые встретились. Но ведь сейчас вряд ли он полюбил бы ту ничем не примечательную радисточку, которую увел, собственно говоря, из-под носа друга. Но он никогда не ставил себе этого в вину: он ведь женился на ней, «создал семью», как положено. Выросли дети, один уже вылетел из гнезда, другая — тоже не задержится. А гнездо останется, свитое прочно, непоколебимо прочно, так он считал.

Валю он застал в постели, она не спала. И сказал, что устал безмерно и ждет не дождется отпуска.

— Опять бродяжить? — спросила она, зевая.

— Как всегда.

И уже в приятном предвкушении подступающего сна он вдруг решил: «Никакого моря. Никакой толпы и лежбищ на пляже. В горы. Орджоникидзе, Военно-Грузинская дорога, Тбилиси…» Когда-то он ездил по этому маршруту с женой. Дивный маршрут для влюбленной пары.

— Вы любите говорить, Мария Васильевна, что наша работа очень заметная и малейшая оплошка на виду у миллионов москвичей. А на самом-то деле как раз напротив: мы создаем то, мимо чего проходят, всё мимо, всё мимо… Я учился на садовода, так сад — это совсем другое. В сад приходят именно как в сад: полюбоваться! Но бульвары… Сюда не ходят, их проходят…

Сева Лапшин говорил медленно, свободно. Большой гладкий лоб и серьезные глаза за стеклами очков придавали ему вид молодого ученого, а его речи — некоторую значительность.

— Ну конечно, есть какая-то категория: пенсионеры там какие-нибудь, дети в песочке возятся… Но народ, москвич — он проходит мимо, через бульвары. Да, ему приятно бросить беглый взгляд вокруг, увидеть всю эту красоту, созданную нами, как вы любите повторять, — и только! Поэтому — подождите шуметь! — поэтому не надо мелочиться, Мария Васильевна. Не стоит каждую травинку обсасывать! Не тот случай. Украшение бульваров должно быть решено в общих чертах, в смысле общей картины. Мы же на нашем участке занимаемся никому не нужным крохоборством. В такой обстановке поступок Пескова вырастает в кошмарное преступление! А что он такого сделал? Выпил, фактически — по окончании работы. Никому не возбраняется. Я не подыму руку за выговор Пескову. Всё.

Сева опустился на свое место, практиканты беззвучно похлопали ему. Ломтик крикнул с места:

— В самом деле, не на работе же!

— Вы хотите что-то сказать, товарищ Ломтев? — Дробитько старался быть объективным председателем, но каждый раз, когда он взглядывал на Марию Васильевну, ему до ужаса хотелось дать жизни этим крикунам, по-армейски, чтоб отпечаталось надолго.

Ломтик медленно поднялся и лениво произнес:

— Пожалуй, я скажу: бульвар не театр…

— «Трамвай построить — не ишака купить», — поддразнил кто-то в задних рядах, но Ломтик и не оглянулся.