Арбатская повесть

«Алексеевский. Что касается взрыва, то было бы важно, чтобы вы сказали, чему вы после расследования приписывали взрыв и последовавшую гибель броненосца.

Колчак. Насколько следствие могло выяснить, насколько это было ясно из всей обстановки, я считал, что злого умысла здесь не было. Подобных взрывов произошел целый ряд и за границей во время войны — в Италии, Германии, Англии. Я приписывал это тем совершенно непредусмотренным процессам в массах новых порохов, которые заготовлялись во время войны. В мирное время эти пороха изготовлялись не в таких количествах, поэтому была более тщательная выделка их на заводах… Другой причиной могла явиться какая-нибудь неосторожность, которой, впрочем, не предполагаю. Во всяком случае, никаких данных, что это был злой умысел, не было».

Колчак был знаком с выводами Комиссии, и «наивность» его размышлений несерьезна, деланна.

О «Марии» в стенограммах мало. Да это и понятно. Разве могли интересовать тогда следователей, допрашивавших едва ли не главного деятеля русской контрреволюции, подробности оттесненной грозными событиями на невидимо-далекий план трагедии 1916 года! Поважнее были дела у этих следователей.

И вдруг — еще одно письмо из-за океана: