Арбатские подворотни

Секретарша Гора, не спрашивая, кто звонит, сообщила, что господин Гор срочно выехал в командировку, и когда вернется — неизвестно.

— Куда уехал? — переспросила она и, поняв бесполезность вопроса, первой положила трубку.

Лишь в среду очень поздно вечером она наконец дозвонилась к Игорю. Подошла его мама.

— Можно Игоря, — робко спросила Наташа.

— Его нет, — ответил глухой, еле слышный голос.

— А где он?

Наступило молчание, оно длилось так долго, что Наташа подумала, что их разъединили.

— Это Наташа? — услышала она неожиданный вопрос.

— Да…

— Его арестовали, дочка. Он в тюрьме, — мать Игоря всхлипнула.

— Как в тюрьме?! — Наташа похолодела.

— Он подрался, побил там одного…

Сколько Наташа ни пыталась выяснить подробности — ничего не получалось. Старая женщина плакала, она наверняка ничего не понимала в этой истории. Просто была в отчаянии.

Одно стало ясно: выполняя Наташину просьбу (Гора! Гора, а не ее!), Игорь отправился в то общежитие, кого-то избил, наверное того парня, на которого она указала ему, его задержали. Что же теперь будет? Его выгонят с работы, а то и засадят на пятнадцать суток. И все из-за нее!

Буря сложных чувств охватила Наташу.

Как ни странно, главным было прямо-таки животное отчаяние оттого, что она лишилась объятий Игоря, наслаждения от их близости, словом Игоря-любовника. Это был инстинкт. Далее шли эмоции — горькое раскаяние, сознание своей вины во всем происшедшем, ненависть к Гору, страх за судьбу любимого, мысли о грозивших ему неприятностях, ощущение полной беспомощности, невозможности ему помочь.

И еще Тутси испытывала унизительное чувство одиночества. Неужели так мало места занимала она в Игоревой жизни, что, как теперь понимала, совсем не входила в эту жизнь. Никого не знала из «Ракеты», из «Гармонии», едва была знакома с его матерью, ни разу не видела Лембрэда, да и с комбинатовскими его товарищами всего несколько раз моталась на эту несчастную дачу.

Она лихорадочно рылась в сумочках, в столе, искала хоть чей-нибудь адрес или телефон. Наконец случайно ей попался записанный на клочке бумаги номер Сереги, этого донжуана, с которым они на дачу ездили. Может, хоть он что-то знает? Все-таки вместе работают. Может, он помнит ее? А может, Игорь поделился с ним и тот считает ее виновной в случившемся с другом несчастье? (Потому что это было несчастье — попасть в милицию из-за каких-то подонков!)

Она долго колебалась. Наконец решилась. Дважды набрала номер, но Сергея не оказалась дома. Наконец, позвонив в одиннадцать вечера, услышала в трубке заспанный голос.

— Извините, что так поздно, никак не могла застать, а мне это необходимо. Не у кого больше узнать… Вы не сердитесь, — она захлебывалась, не узнавая себя, какими-то жалкими словами бормотала.

— Да кто это? — спросил недовольный голос.

— Это Сережа?

— Сережа, Сережа. Кто звонит-то? Лена? Ах, Танек!

— Нет, это я — Наташа. Помните, я с Игорем, с Лосевым, была тогда на даче… Помните, ну на Новый год? Я…

— Помню, Наташка, помню, как же, — голос Сергея звучал теперь как-то тепло, сочувственно.

Этот сочувственный тон вселил в нее острую тревогу.

— Сергей, умоляю вас, скажите, что с Игорем. Я ничего не знаю. Мне не у кого спросить…

— Слушай, Наташка, — после короткого, показавшегося ей вековым молчания заговорил наконец Сергей, — хреновы дела. Да ты не реви! Суда еще не было. Мы тут общественного защитника назначили…

— Да что с ним? — сквозь рыдания закричала Наташа.

— Понимаешь, здорово он тому парню врезал. В реанимации лежит, и шансов, что выживет, фифти-фифти. Воюют врачи, а там кто знает…

Наташа была не в силах говорить.

— Никто не может понять, за что он его, — продолжал Сергей, — хороший парень, из дружественной страны, спортсмен, активист у них какой-то. И вдруг Игорь его зверски отмолачивает. А за что, не говорит. Молчит. Может, причины какие, смягчающие обстоятельства там… Ничего не говорит. Мы к следователю ходили. Шеф его, этот редактор, тоже был, а следователь объясняет: что, мол, я могу сделать. Преступление налицо, свидетелей вагон, да и сам Лосев признался, а объяснений нет.

— Будут судить? — сквозь слезы спросила Наташа.

— Да ты что, — удивленно воскликнул Сергей, — ты понимаешь, о чем речь-то? Он же парня этого изувечил! Дай бог, чтоб тот жив остался, а если копыта откинет — тут пятнадцатью годами пахнет. Алло! Алло! Ты здесь? Не реви ты, елки-палки. Может, выживет, тогда, следователь сказал, может, пятью отделаться, ну восьмью… Мы стараемся. Тут ведь еще какая штука — иностранец ведь. Уже посольство вмешалось. МИД шумит.

Сергей старался утешить Наташу. Он понимал ее состояние, ведь это была девушка его друга. Но он не был Великим Утешителем, откуда ему знать, что и как говорить в таких случаях?

— Я тебя буду держать в курсе. Слышишь, Наташка? Да ты не раскисай, еще ничего не известно. Мы все делаем. Будет суд — извещу. Если придешь — может, ему легче станет. Он ведь у нас кремень. Да не реви, как-нибудь обойдется. Алло! Алло!..

Но она положила трубку. На какое-то мгновение у нее все поплыло перед глазами, завертелось, в ушах зазвенело.