Арбитражный десант

– Увы! Меня точно не примут. Плебс завистлив и удачи другим не прощает. Беду простит. Еще и сам подтолкнет. А потом оплачет. А удачу – нет. – Не любите Вы избирателя, Марк Игоревич, – подыграл ему Бобровников.

– Почему? Избирателя как раз люблю. Я народишко российский не уважаю, – развеселившийся Онлиевский хохотнул и тут же посерьезнел, обрывая ответный смех, – право публично презирать российский народ он рассматривал как одну из своих особых привилегий. – Так кто нам, по-твоему, нужен?

– Ну, – Бобровников замялся, боясь сказать что-то не то. – Во-первых, человек, удобный президенту.

– Удобный Семье, – не стесняясь, подправил Онлиевский.

– И – чтоб его приняли.

– Да! Так, – Онлиевский, будто пружиной подброшенный, вылетел из кресла и семенящей походкой заходил по кабинету, так что Бобровникову пришлось привстать и следить за ним, беспрестанно поворачивая вслед шею.

– Людишки вот эти, что ты зарисовал, без шансов. Все – засвеченные. Наоборот, нужен человечек из кармана! – скороговоркой, как о выношенном, заговорил Онлиевский. – Человек второго ряда. Какой-нибудь замминистрика. Не ангажированный, ничем не запятнанный. – Не был, не состоял, не участвовал, – в тон ему вставил Бобровников.

– Весь из себя положительный.

– И неброский, – подхватил Бобровников. Как бывает, неожиданная мысль осветила и разом преобразила все остальное. Отныне ему был понятен ход мыслей Онлиевского и все, что он готовится сказать. Это выглядело до гениальности просто.

– Соображаешь! – присмотрелся Онлиевский, и Бобровников осекся: чрезмерная сообразительность могла оказаться опасной.

– Угадываю пока в общих чертах, – поспешно подправился он.

– Главное, чтоб – «сам никто и звать никак». Чтоб без «команды». Команду мы ему подберем. И имидж какой надо продумаем. Так? нет?

– Тогда так.

– Чтоб ручной был, – вот что важно, – глаза Онлиевского затуманились, – он отдался во власть мечтаний. – Чтоб с руки у меня ел. Вот как! А мы уж ему объясним, какой он из себя есть человек!

Олигарх саркастически засмеялся.

– И обязательно, чтоб благодарный. То есть помнил, кому обязан. Вот он какой должен быть. Понимаешь идею?

– Кажется, да, – Бобровников кивнул: прикидываться более недоумком не имело смысла. – Но чтоб при этом избиратель видел в нем борца.

– Да, против олигархического строя, – с лукавинкой подтвердил Онлиевский. – В общем пешечка. Но – проходная!

– А как же?… – все еще боясь провокации, Бобровников кивнул на потолок.

– Этим голову себе не забивай. Ты кандидатуру подбери, чтоб мне подошел, а Дедушку мы всегда уломаем. Тоже, хоть и самодур, но не враг же себе.

Бобровников отвел взгляд. Теперь он разгадал причину беспардонной наглости Онлиевского: уже успел заручиться «семейной» поддержкой.

– С этого дня, – объявил Онлиевский. – У тебя только два дела: первое – положить под меня «Возрождение», второе – про что пока только ты и я знать будем: ищи кандидатуру. Тщательно, неспешно, как жену…

Вспомнил про очередной развод.

– Нет, как раз много тщательней. Поиск, само собой, залегендируешь. Придумаешь формальный повод для бесед. Это…

– Умею.

– Вот так, Семен Бобровников, – Онлиевский остановился перед сотрудником администрации, как генерал перед забрасываемым в тыл врага разведчиком. Сблизился в упор, так что выпуклые глаза его, казалось, впились в Бобровниковскую душу, стараясь вывернуть наружу самое тайное, исподнее. Семен аж вспотел. – И чтоб никто до поры, понял? Пока сам не затвержу кандидатуру. Никто и никому.

Подобно собеседнику он показал в потолок, а затем и на стену, за которой через несколько кабинетов располагался аппарат Главы администрации. Дождался подтверждающего кивка.

– Что ж, считай, с этой минуты ты в моем интересе. Будет мой президент, и ты в накладе не останешься. А то, погляжу, – кисло тут. Мыши, наверное, завелись.

Засмеявшись, Онлиевский вышел так же стремительно, как и ворвался. Все-таки это оказалась судьба!

Бобровников вернулся к оставленному креслу, тщательно отер сиденье вытащенным из кармана носовым платком. Небрежным, театральным движением бросил платок в урну.

Это было единственное проявление неприязни, которое он себе позволил. Как фига в кармане.