Арбуз на крыше

Annotation

«Крыша мира была пыльной, облезлой и пахла жженым рубероидом. Но она славно нагревалась на солнце. Ветер нежно обносил ее легким дыханием, черную как уголь адской земли, полускрытую огромным ясенем, который рос рядом с домом. Дом тоже казался выросшим. В этом микрорайоне таких – двухэтажных – саженцев было несколько. Они толпились друг подле друга, словно боровички – древненькие, коричневенькие, но еще крепенькие. В жару над ними колебался дух деревянных перекрытий, крашеных полов, пыльных гардин, скрывающих широкие удобные подоконники. Город давно взял чужаков в кольцо, забыв о том, что сам когда-то был чужим здесь. Но кособокие уродцы не сдавались: вместе с ясенем бугрили корнями сердце земли, взблескивали мытыми окнами и соцветиями худосочной, упорно цветущей герани в палисадниках…»

Мария Ема

Мария Ема

Арбуз на крыше

Крыша мира была пыльной, облезлой и пахла жженым рубероидом. Но она славно нагревалась на солнце. Ветер нежно обносил ее легким дыханием, черную как уголь адской земли, полускрытую огромным ясенем, который рос рядом с домом. Дом тоже казался выросшим. В этом микрорайоне таких – двухэтажных – саженцев было несколько. Они толпились друг подле друга, словно боровички – древненькие, коричневенькие, но еще крепенькие. В жару над ними колебался дух деревянных перекрытий, крашеных полов, пыльных гардин, скрывающих широкие удобные подоконники. Город давно взял чужаков в кольцо, забыв о том, что сам когда-то был чужим здесь. Но кособокие уродцы не сдавались: вместе с ясенем бугрили корнями сердце земли, взблескивали мытыми окнами и соцветиями худосочной, упорно цветущей герани в палисадниках.

Под раскидистыми тенями мирового дерева, в довольстве и неге возлежал рыжий кот, из тех, коих кличут не иначе как «Котярой». Он был большой, мягкий и олицетворял собою вселенскую лень, когда валялся кверху пузом, отдохновенно раскинув в стороны лапы и позевывая пастью ярчайшего розового колора. Воробьи, серыми комками обжившие ясень с незапамятных времен, кота давно не боялись, но и близко не подлетали. Все ж таки представал их глазам разморенный, но хищник, и спрятаны были кривые иглы когтей в розовых подушечках лап, и торчали из-под толстых губ, щедро украшенных белыми вибриссами, кончики смертоносных клыков, и зеленел змием взгляд круглых, сонно сощуренных глаз. Мелькало иногда в глубине зрачков что-то, что спугивало похожую на толпу серых мячиков стаю и заставляло их хаотично разлетаться, оглашая воздух паническим чириканием.

Но гасли зеленые огни, сокрытые веками, рыжее тело сворачивалось клубком, напоминая то ли баскетбольный мяч, то ли гигантскую ягоду. За эту солидную округлость кота называли в округе Арбузом, хотя ни единой полоски или тени муара не тревожило упитанные бока.

Арбуз любил лежать, разглядывая какой-нибудь один конкретный кусочек пространства. Растягиваясь на спине, смотрел в небо сквозь ажур листвы, прошитой черными грубыми нитками веток. Лежа на животе, наблюдал за воробьями, пересчитывал стаю, с которой был знаком так же, как собаки со своими блохами – и надоели, и зудят, а выкинуть жалко. Иногда смотрел на улицы – движение здесь было редким: знакомые машины, неслучайные прохожие. Когда Арбуз изворачивался вбок, взгляд его либо упирался в сморщенную щеку вселенского ствола, либо скользил вдоль плоскости крыши, теряясь в волнах испарявшегося тепла.

Вечное лето благоволило коту, баюкая его в жарких полных руках, осыпая щедрыми звездопадами, выгоняя на кормежку осторожное ночное мясо…

…Бесшумные лапы, уши параллельно земле, и загораются в ночи зеленые высоковольтные искры, и Смерть крыс смотрит сквозь его глаза на обреченного грызуна. Прыжок – тяжелое тело обрушивается на жертву, клыки сжимают острые жалкие позвонки, окостеневшее от ужаса тельце обмякает…

Зимы Арбуз не замечал.

Проходили годы – он казался вечным, мелькал лисьим хвостом в разных уголках района, обтирался об ноги сердобольных старушек, таких же вечных, как и он сам, подкармливающих его вечной же колбасой в розово-желтой пленке. Одни и те же машины проезжали мимо. Проходили прохожие, подобные самим себе.

Иногда сонную кошачью негу беспокоили события. Однажды, солнечным июньским днем он лежал на крыше, согласно собственному расписанию: до обеда на брюхе, после – на спине, вечером – свернувшись клубком. Глаза его закрывались. Парило, и кружевная тень казалась уставшей, хотя до вечера было еще далеко. Послышался шум мотора. Ребенок, который выбежал на дорогу за ускакавшим мячом, шума не услышал. Взвизгнули тормоза…

Арбуз открыл глаза, наморщил нос и выпустил когти. И перевернулся на спину – солнце миновало зенит.