Ситечкин заколебался. Нет, даже в случае удачи Коломейцеву не простят его ослушания. За касситерит поблагодарят, но что-нибудь другое припомнят. А Ситечкина не забудут. Такие, как Ситечкин, всегда пригодятся.
И Ситечкин сделал выбор.
Когда Коломейцев с Бурштейном вернулись к костру и склонили головы над картой, Ситечкин с ненужной громкостью бросил вызов:
— Виктор Петрович, а что все-таки в этом письме? Почему вы его скрываете?
Коломейцев и представить не мог, что всегда юлящий, извилистый голос Ситечкина способен на такую наглую повелительную вопросительность. Прежнего угодничества как не бывало — перед Коломейцевым предстал неожиданно выпрямивший свою подхалимистую спину враг. Даже глаза у Ситечкина стали другими: раньше они суетливо метусились на лице, заискивали, восторгались, присоединялись, а теперь застыли навыкате, полные язвительного превосходства. Лачугин вздрогнул, понял: Ситечкин знает. Бурштейн изумленно изучал Ситечкина из-под очков, как будто тот наконец-то выпустил самого себя, как джинна из бутылки. Вяземская взглянула на Ситечкина без тени удивления, со спокойным презрением.
— Это письмо адресовано начальнику отряда, а не вам, Ситечкин, — сказала она. — Вы еще недоросли как геолог до того, чтобы проверять начальника…
— А откуда вы знаете, что я не дорос! — сорвался на крик Ситечкин. — Вы мне не даете расти! Вы думаете, что я — ничто? Но я вам еще всем докажу! Я имею право знать, что в этом письме…
— Вы уже знаете, что в нем написано… — медленно сказал Коломейцев, вдруг ощутив смертельную усталость и отвращение к жизни. — Вы взяли его из моего планшета…
— Я не брал! Оно само упало, — завизжал Ситечкин. — Вы оскорбляете меня!
— Вот оно… — Коломейцев протянул письмо Бурштейну. — Я не хотел его показывать. Простите… Я не мог подчиниться… Я прошу у вас доверия как у геологов, как у своих товарищей.
Бурштейн не взял письма, отстранив руку Коломейцева.
— Я догадывался о том, что в письме… Ничего… Будем искать.
— Я буду сигнализировать… Я как молодой специалист протестую, — захлебывался Ситечкин.
— Вы никогда не были молодым, Ситечкин… — сказала Вяземская.
— И вы никогда не будете настоящим геологом… — добавил Бурштейн.
— Сережа, — кинулся к Лачугину Ситечкин, — вы свидетель того, как меня оскорбляют…
— Я вам не свидетель, — твердо сказал Сережа.
— Вы все в сговоре против меня. Здесь какая-то мафия… Вас всех накажут! Вас всех… — дергался Ситечкин. Его опять не боялись. Его опять не уважали.
— Посадят? — прервал его Бурштейн. — Это вы хотели сказать? Странно, что раньше не вырвалось.
Только что разбитый, казалось, развалившийся от удара Ситечкина, Коломейцев вдруг собрался, весело озлел, помолодел. Он вдруг понял, что вовсе не одинок и что это нечто большее, чем личная воля к жизни. Вместе даже проигрывать легче.
— Уходите, Ситечкин… Совсем уходите! — приказал он.
— Вы еще пожалеете! — Ситечкин кинулся в палатку, вынырнул, волоча спальный мешок в сторону. — Я уйду утром. Я поеду прямо в управление!
Бурштейн положил руку на плечо Коломейцева:
— У меня есть предложение. Пока не стоит идти всем. Надо работать в двух направлениях. Мы еще не все дошурфовали здесь. Например, этот разлом, — и он показал на карте. — Вяземская, Лачугин, рабочие останутся и доведут дело до конца. А мы с вами вдвоем пойдем на лодке. Будем шурфовать сами. Найдем касситерит — перебросим туда всех…
— Я пойду с вами, — непреклонно сказала Вяземская.
— И я, — сказал Сережа.
— И я, — сказал Иван Иванович Заграничный, неожиданно выдвигаясь из темноты. — Мои парни без меня тут управятся. А мое кайло вам пригодится… Чо этот балабол тут расшумелся?
— Приказываю я, — снова наливаясь решительностью, бросил руку на карту Коломейцев. — Предложение разделиться принято. Все рабочие остаются здесь. Ответственная — Вяземская. Лачугин… — и, уловив умоляющий взгляд Сережи, замешкался. — Я думаю, Юлия Сергеевна справится одна с документировкой. Пойдем на двух лодках. На первой — я, Бурштейн, Иван Иваныч. На второй будут Кеша, Сережа, инструменты, продукты. Надо найти касситерит прежде, чем нас отдерут насильно от земли. Вопросы есть?
Вопросов не было.
13