Ардагаст и Братство Тьмы

Ардагаст угрюмо напрягал мускулы, в который раз пытаясь порвать с виду больше похожую на украшение золотую цепь или хоть разогнуть кольца на запястьях.

Волхв покачал головой:

   — Не старайся зря. Сила твоя не убыла, только цепи заклятой не разорвёшь и никакого оружия не удержишь, даже ножа.

   — Зато на мне заклятых оков нет. Пусть только сунутся — успею выхватить у кого-нибудь оружие! — воинственно сверкнула узкими чёрными глазами Ларишка.

Сказала — и тут не пожалела. Хуже всего для мужчины — здорового, не раненого, — когда не он защищает женщину, а она его. Почувствовав это, она заговорила по-другому — тихо и виновато:

   — Всё из-за меня. Завопила, как девчонка, которую впервые лапают. А этот урод даже кольчуги не смог порвать. Просто меня столько лет... никто не пытался... После того зверобога из гиндукушских пещер. Я думала, он за мной пришёл.

Ардагаст расхохотался от души:

   — Какой там зверобог? Это же Мовшаэль, которого я мальцом в Пантикапее гонял! Трус, обжора и пьяница. Плохи дела у Валента, если он себе получше беса не нашёл! — Он неловко привлёк к себе жену скованными руками. — А я не жалею, что обернулся. И за тебя буду биться хоть голыми руками, хоть в оковах!

Вышата с отцовской улыбкой взглянул на них:

   — Нет, никто вас не одолеет. Ни живых, ни мёртвых. Убить только могут.

   — Ничего! — бодро расправил усы Ардагаст. — Лишь бы там не оказаться в одном месте с такими, как Валент.

   — Не окажетесь, если будете такими, как сейчас. Вы ведь дорогу на Белый остров уже знаете. Не только ту, что прошли. Но и другую, длиной во всю жизнь, — уверенно сказал Вышата. — А теперь давайте-ка спать. Завтра весь день ехать. А потом — ночь на Рождество Даждьбожье. Самая святая и страшная во всём году, кроме Купальской.

Укрывшись белым плащом волхва, он отвернулся к стенке. Ларишка стащила кольчугу, с сожалением взглянула на мужа:

   — Из-за этой цепи даже панцирь снять не можешь. Ничего! Эта ночь будет наша — им всем назло. А следующая — как Даждьбог даст. Подними-ка руки.

Миг спустя они уже лежали, крепко обнявшись, и жадно ласкали друг друга. Даже панцирь не мешал им, не холодил тела — рядом был горячий очаг, — только глухо шуршал железными пластинами под тёплым плащом.

А стерёгшие юрту аланы долго смотрели, как пришелец в чёрном с серебром плаще бродил вокруг неё, что-то нашёптывая и водя руками. Ему то и дело мешали: то зайчиха, то кукушка, то мышь, а то вдруг появлялась неведомо откуда большая серовато-жёлтая львица и грозно урчала, оскалив зубы. Всё это продолжалось, пока из своей юрты не вышел Инисмей и не тряхнул чародея за шиворот, проговорив так, чтобы и дружинники слышали:

   — А ну, иди, не мешай добрым людям спать. И знай: если что, я до тебя доберусь прежде Братства Солнца. Не забыл ещё Пантикапей?

Только после этого львица обернулась мышкой и прошмыгнула в юрту с пленниками.

Глава 8 ОСТРОВ ГРОМОВОГО ЗМЕЯ

В царском доме в Суботове ужинали. За столом сидели царица Добряна, её отец, великий старейшина северян Доброгост, дядя царя — великий старейшина бужан Добромир, и царский наместник, оседлый сармат Ардабур. Детей царица уже уложила спать.

Низенький лысый северянин выглядел совсем потешно рядом с дородным, с седой бородой во всю грудь Добромиром и столь же могучим чернобородым наместником. Дядя Ардабур, как все его называли, уже девять лет в отсутствие царя поддерживал строгий порядок в землях по Роси и Тясмину. Рачительный хозяин, он был верной опорой Добряне. Знатные сарматы уважали его, а венедские старейшины — хитрого многоопытного Добромира. Все трое не отличались военными подвигами, зато пользовались славой людей степенных, хозяйственных и рассудительных.

До рождественского Святого Вечера с его двенадцатью блюдами были ещё целые сутки, но на столе уже стояли и пироги с зайчатиной, и рыбный холодец, и голубцы, и ячмень с мёдом. Ели из простых, от руки вылепленных глиняных мисок, пили пиво из глиняных кружек, зато вино — из кубков цветного стекла. Рассуждали о том, что мог бы царь после стольких славных подвигов и уважить главную землю своего царства и знатнейших её людей — вернуться домой к Рождеству. А то ведь царская русальная дружина ни разу ещё на Святки здесь не плясала, не колядовала, а все в полюдье, у нуров-волколаков.

Вдруг за окном послышался шум крыльев. Одиннадцать соколов и орлица опустились посреди двора и оборотились дружинниками-нурами и Миланой. Царица бросилась открывать, радостно обнялась с волхвиней. Хотела угостить нуров, но Милана неожиданно сказала:

   — Добрянушка, нам бы только перехватить чего, да забрать русальные жезлы, да обратно лететь.

   — Где же тогда царь будет Рождество праздновать? И к чему спешка такая? — Голос Добряны дрогнул.

   — Ох, подруженька! Беда: Ардагаста с Вышатой Фарзой в цепи заковал! Мы узнали, только когда сюда летели.