Ардагаст и Братство Тьмы

   — У нас ещё много чего нет. Тюрем нет, стражников, надсмотрщиков с плётками. Бьют собаку, не человека.

   — Но как же вы справляетесь с ворами, лодырями? — спросил Харикл.

   — Это у вас в городе вору легко спрятаться. У нас его ни свой, ни чужой род не примет. Вот никто и не ворует. А над лодырем все смеются. Куда ему от насмешек деться? Другим родам лентяй и подавно не нужен. У вас вора и бездельника в носилках носят, сытого, в дорогой одежде: смотрите все, как можно хорошо жить и не работать! Рядом другой лентяй, в драной одежде, весь день сидит без дела, а ему подают. А если ещё и болтать умеет, говорят: святой человек, мудрый. Вы богатые, зачем столько лодырей кормите? А хорошим работникам пищи не хватает. У нас, если голод — весь род голодный, дичи много — весь род сытый. Кто что добудет — всё в стойбище несёт, одному в тундре есть стыдно. Сииртя голодные — к печорцам в гости идут, печорцы голодные — к сииртя приходят.

Оба эллина пристыженно опустили головы. То, чему учили и не могли научить жителей юга мудрейшие из философов, для дикого и бедного северного племени было так же естественно, как дышать воздухом.

   — Какой великий мудрец научил вас столь справедливым законам? — спросил Хилиарх.

Або перевёл его вопрос. Старейшины отвечали вразнобой, потом шаман сказал:

   — Каждый из них назвал предка своего рода. А ещё — Нума, отца всех людей. А вас разве Нга создал, не Нум? Столько всего знаете, умеете, одного не можете — жить так, чтобы зла друг другу не делать.

Взгляд Хилиарха остановился на знаке Солнца, вытатуированном на груди Або. Такие же знаки были на теле у других сииртя, на бубнах шаманов. Внезапная догадка вспыхнула в мозгу эллина.

   — Не вы ли гипербореи, блаженный народ, любимый Солнцем?

   — Наверное, мы, — простовато усмехнулся Або. — Севернее нас никто не живёт. К северу от Священного острова ещё два острова есть. Там людей нет, ледники и летом не тают. А дальше на север — только море и льды, даже шаманы туда не летают.

   — Говорят, будто у вас полгода ночь, а полгода день...

   — Это там, на севере. А здесь солнце зимой целый месяц не восходит, летом целый месяц не заходит. Если летом много охотился, зимой сиди себе в тепле, песни пой, сказки слушай, из моржовых клыков красивые вещи вырезай. Снаружи пурга, темно, холодно, злые духи воют, а в дом забраться не могут.

   — У нас думают, что в Гиперборее тепло, а непогоды вовсе не бывает.

   — Кто здесь не был, много чего говорит. Я ваш язык немного знаю.

Хоры дев, звуки лир, свисты флейт
Мчатся повсюду,
Золотыми лаврами сплетены их волосы,
И благодушен их пир.
Ни болезни, ни губящая старость
Не вмешиваются в святой их род.
Без мук, без битв
Живут они, избежавшие
Давящей правды Немезиды

[36].

Что, не похоже на нас, а? Лодыри придумали, что у нас работать не надо. Такого и на том свете не бывает, не то что у сииртя.

Або довольно рассмеялся, сощурив и без того узкие глаза. А у греков глаза, наоборот, расширились. Гиперборейский шаман цитировал Пиндара, без ошибок и почти без акцента! Харикл спросил вовсе невпопад:

   — Говорят, вы жертвуете Солнцу ослов и из всех народов лишь вам дозволена такая жертва?

   — Почему только нам? Найдёшь здесь осла — принеси его в жертву. Только не двуногого.

Послышались смешки. Греки были ещё более озадачены. Шаман знал не только об ослах, но даже о славе, которой те пользуются. Общался ли он с какими-то греками, приходившими с товаром к пермякам? Или сам бывал на юге?

   — Верно ли, что у вас старики добровольно умирают, когда пресытятся блаженной жизнью? — спросил Хилиарх.

   — Верно. Здоровья нет, силы нет, ум ослабел — зачем зря род объедать? Особенно в голодный год. Какая тогда от жизни радость?

   — А если старик не торопится умирать?..

   — Когда умирать человеку — только он решает и Нум. Никто не смеет сказать старику: «Подыхай скорее, кормить тебя не хотим». А сам захочет уйти к предкам — с почестями провожают. Для рода жить, для рода умереть — что может быть лучше для человека?

Хилиарх склонил голову на руки. Не разочарование — светлая грусть опустилась на душу, окутав её лёгкими белыми крыльями. Блаженная Гиперборея всё-таки существовала. Но как не похожа она была на мечту о ней, мечту людей, задавленных тяжким трудом и несправедливостью до того, что самый труд стал казаться несчастьем. Он бежал из городов, полных зла и роскоши, к варварам и был счастлив среди них. Но всё равно каждый год ездил в Ольвию или Пантикапей: купить то, чего варвары делать не умели, побывать в театре, послушать заезжих философов, поговорить со Стратоником, книгочеем и сочинителем учёных книг. Сколько мудрецов осуждали города — и не могли с ними расстаться! Даже Диоген... Спрятался в бочку, но бочка-то стояла в Фивах! Он бросил взгляд на Харикла. Бронзовщика, похоже, одолевали те же мысли. Медленно, подбирая слова, Хилиарх заговорил: