Арденнская операция. Последняя авантюра Гитлера

Эйзенхауэр, уже почти оправившийся после травмы колена, наконец-то начал пытаться прояснить стратегию союзников. Сначала он устроил небольшую штаб-квартиру под Реймсом, а 20 сентября Главное командование въехало в версальский «Трианон Палас», величественное здание времен Прекрасной эпохи[9]. Во время Первой мировой войны здесь размещался штаб Межсоюзнического военного совета, и 7 мая 1919 года в главном салоне отеля Жорж Клемансо продиктовал условия Версальского договора – за несколько дней до того, как документ подписали в Зеркальном зале Версальского дворца.

За следующие две недели в многочисленных зданиях, окружающих отель, включая огромные конюшни, обустраивались все новые и новые департаменты. Вскоре строения вокруг Версаля, а было их примерно тысяча восемьсот, изъяли для размещения 24 тысяч офицеров и солдат. Генерал-лейтенант Джон Ли, главный американский снабженец «Зоны коммуникаций» {51}, она же Com Z, захватил в Париже более 315 отелей и несколько тысяч других зданий и комнат, где «с размахом» расквартировал свой высший офицерский состав, а отель «Георг V» вообще забрал себе в личное пользование.

Ли, склонный к помпезности и страдающий манией величия, даже ожидал, что раненые солдаты будут изображать на больничных койках стойку «смирно», когда бы он ни явился на осмотр – со своим стеком, в сапогах со шпорами и с семенящей следом свитой заискивающих штабистов.

Подразделения на передовой были возмущены тем, что организация снабжения занялась прежде всего обеспечением собственного комфорта, и французские власти жаловались, что запросы у американцев гораздо выше, чем были у немцев. Один журнал расшифровал аббревиатуру Главного командования – SHAEF – как «Объединение американских отельеров во Франции» (Société des Hôteliers Américains En France). Эйзенхауэр был в ярости от Ли, который вопиющим образом нарушил его указание не превращать Париж в колонию, но так и не набрался решимости его уволить. Даже Паттон, который ненавидел и презирал Ли, никогда не осмеливался ему перечить, опасаясь, что тот отомстит, прекратив поставки в его 3-ю армию.

Верховный главнокомандующий также обнаружил, что стратегические вопросы никто не прояснил даже после огромной неудачи в Арнеме. Когда у Монтгомери возникала идея, он не мог от нее отказаться. Закрыв глаза на тот факт, что именно его войска не открыли Антверпен для судоходства и именно его любимое детище, проект «Маркет-Гарден», провалился, он по-прежнему утверждал, что основную часть запасов должны выделить его группе армий для удара по Северной Германии. 21 сентября, в тот самый день, когда британский воздушно-десантный батальон был вынужден капитулировать в Арнеме, Монтгомери написал письмо, где бранил Верховного главнокомандующего за то, что тот не приказал войскам Паттона остановиться. Примечательно, что даже немцы считали Монтгомери неправым {52}. Генерал Эбербах, захваченный англичанами в Амьене, говорил генералам, вместе с ним попавшим в плен к союзникам: «Все их основные усилия направлены не туда. Путь ведет через Саар» {53}.

Паттон утверждал, что план Монтгомери возглавить «узкий фронт» и подойти к Берлину «одним разящим, словно клинок, ударом» {54} полностью неверен. Для такой стратегии Монтгомери был слишком осторожным командиром, а его путь пролегал через главные реки Северной Европы в их самом широком течении. Брэдли отметил, что так называемый «кинжальный удар с 21-й группой армий в сердце Германии», вероятно, обернется «тычком десертным ножиком» {55}. Паттон, который изо всех сил пытался взять укрепленный Мец, получил приказ перейти в оборону, что явно не улучшило его настроение. Но 21 сентября, когда Эйзенхауэр назвал Монтгомери «умным сукиным сыном», обрадованный Паттон решил, что Верховный главнокомандующий наконец-то распознал хитроумные манипуляции фельдмаршала. В рамках своей кампании по назначению командующего сухопутными войсками Монтгомери предсказал: как только Эйзенхауэр получит командование, жесткий контроль над кампанией ослабнет. «Проблема заключалась в том, – подчеркивал историк Джон Бакли, – что сам Монти больше, чем кто-либо другой, подрывал веру в его способность быть лидером» {56}.