Арена

Они стали похожи на братьев, которые были разлучены в раннем детстве: один попал в семью королей, жадных, жестоких, утопающих в роскоши, и стал их единственной слабостью и надеждой на царство Божье, другой — в семью бродячих циркачей, добрых и весёлых, нищих и пёстрых; ходил по канату, пел песни, а потом устроил революцию; Тутти и Суок; одинаково двигались, одевались, улыбались, смотрели на что-то интересное за окном и на людей; только смеялись по-разному: у Макса слышалось ехидное тихое «хи-хи», как у мышонка Джерри в старом мультике, а Снег смеялся во весь голос, дрыгая конечностями, вроде: «ой, щас помру!» В день, когда мир развалился, они сидели в библиотеке, это был центр Вселенной, штаб наполеоновской армии, а по полу были разложены записи Макса и старинные манускрипты с полок о Братстве Волка; Снег читал их и подбирал музыку, Макс писал сценарий — они решили сделать фильм. На рояле стояли чашки с горячим шоколадом, три, — одну нужно отнести бабушке; Снег уже собирался идти, он давно делал по дому всё, что делал Макс, поставил их чашки с Максом на рояль, прямо на лак, и тут Макса озарило. «Давай сделаем шоколадные кексики!» «о господи, — сказал Снег, — я думал, ты придумал конец»; Максу всё не удавалось поймать конец истории: умрёт ли Франсуа, и как, если да, и что вообще, если нет? Он даже будил Снега по ночам, перед контрольной по алгебре, когда надо было выспаться, рассказывал версии концовок и сам же отвечал: «нет, нет, не то, ты прав, ладно, спи, прости» — и уходил в свою комнату. «Ладно, — сказал Макс, — если не шоколадные кексы, то ничто мне не поможет; шоколадные кексы оправдывают этот мир; и это первое, что я научился готовить. К бабушке на вечер напросимся, она тоже их любит, не сумеет устоять». «Ну давай», — сказал Снег, отнёс шоколад наверх, спустился, а Макс уже носился по кухне и доставал нужные боеприпасы. Они надели фартуки — очень любили друг друга в таком виде, Макс сразу издавал свое контрольное «хи-хи», а Снег с этого «хи-хи» просто орал от смеха; у Макса был синий в красную клетку, а у Снега — красный в зелёную. «Как бабушка?» «сидит, смотрит книги по искусству, выбирает картину для вышивки, кажется, это будет Вермеер, та, где служанка у окна наливает молоко из кувшина». Снег уже замесил тесто, удивляясь сам себе, он готовит с Максом Дюраном кексы и пишет к его рассказу музыку; туг в дверь постучали. Это было так странно, что Макс и Снег сразу поняли, миру пришёл конец, в мир пришла третья мировая война.

— Это почтальон? Наверное, это почтальон, — сказал Снег. Он услышал, как бьётся сердце Макса, а Макс услышал его сердце. Кроме Снега и священника, на вершину холма никто не поднимался в последние пять лет. А для священника не время.

— Может, кто-то из твоих? Тебе прислали приглашение написать музыку к «Амели-3»…

— Хр-р, — ответил Снег, он подумал: и вправду, может, дома что случилось, пришли Капелька или Облачко; вытер руки и пошёл открывать. На пороге стояла ослепительно-красивая женщина, в изящном длинном чёрном приталенном пальто, на котором крошечными, как острие иглы, бриллиантиками сверкал снег, он с утра сыпал с неба, мелко-мелко, совсем без ветра, обжигая лицо; в чёрной шляпке с вуалью, которую она подняла сразу, как дверь заскрипела; сняла перчатки — тоже чёрные, совсем не по сезону, не отсюда — длинные, шёлковые, с вышивкой чёрными бисером; «какие-то театральные перчатки, — подумал Снег, — они наверняка крепко пахнут духами, нарочито их прижимали к горлышку флакона»; у ног женщины стоял чемодан — дорогой, блестящий, целый шкаф. На мгновение женщина показалась Снегу огромной, как королева из «Хроник Нарнии».

— Рене? — спросила она; он подумал, что она сумасшедшая; так выглядят люди, утверждающие, что конец света не за горами, «спаситесь немедленно, вступите в наши ряды», а какой у неё голос — глубокий, словно вода в реке после дождей; она наклонилась над ним — и обняла со всей силы, и зарыдала, Снег в ужасе почувствовал её тело, тонкое и одновременно сильное, как дерево. — Рене, о, Рене! Как ты похож на него!

Снегу захотелось завопить: «Макс, на помощь! Убивают!», он испачкал женщину тестом, оставшимся на руках, освобождаясь.

— Простите, я вовсе не Рене.

— Не Рене? А как она тебя назвала?

— Кто? Господи, вы кто? Вам нужен кто-то из семьи Дюран де Моранжа?

Она будто что-то поняла, а он и не заметил, как сказал ей пароль, отстранилась, поправила шляпу — «словно грим», — подумал Снег краем сознания; улыбнулась медленно — «всё-таки она чудная», — решил Снег.

— Да, пожалуй, — ответила женщина. — А кто из Дюран де Моранжа ещё живёт в замке?

— Макс и его бабушка.

— Макс и его бабушка, — повторила она и опять улыбнулась; Снег рассмотрел наконец её: красивая, невероятно красивая, ослепительная, но это на первый взгляд, а так в ней чего-то не хватало — блеска, жизни, будто она сошла с картины, просто оживлённая, а не живая. — Значит, она назвала его Макс. Ужасно.